почудилось: прежде бесстрастные черты оживились, и появилось если не благоговение, то, по крайней мере, понимание. Появилось – и тут же пропало.

– Хо… ро… шо, – медленно произнес навий. – Будь… по-твоему. Что хочешь… за ремень?

Игнат почувствовал, как под фуфайку начала медленно проникать утренняя сырость. Он поежился, хмуро глянул через плечо. Фигура Касьяна маячила позади. Приблизиться он не смел, а ружье держал на изготовку. Того и гляди, пальнет. В навь ли? В Игната?

– Есть выражение у людей: око за око, – сказал Игнат. – Сильно обидели меня мои же земляки. Предали. Изуродовали и на смерть в тайге оставили. А до меня Званку на смерть отдали. Марьяну в откуп принесли. И сколько еще было таких Марьян да Званок? Так за это я желал бы им…

– Ах ты сученыш! – завизжал Касьян.

Игнат отклонился – и вовремя. Белая молния полыхнула, словно предвещая бурю, которая уже шла на Солонь и окрашивала утреннее небо в цвета асфальта и графита. Грозно заворчало в отдалении. Навий опрокинулся на спину, и Игнат увидел, как по груди существа разливается чернильное пятно – дыра, пробитая выпущенной Касьяном пулей.

Навий шевельнулся, потом медленно поднялся, а Касьян, побледнев, затрясся и бухнулся на колени.

– Помилуйте, паны! – завыл он по-бабьи. – Не гневайтесь! Не вас хотел подстрелить! А стервеца этого! У нас ведь договор с вами! На пять новых лет спокойствие да благо! Помилуйте, паны!

Навий улыбнулся. Иглы зубов блеснули холодно и влажно. И черная тень накрыла собой тайгу – это летела с востока птица-буря, птица-смерть.

– За это… пощады не будет! – вытолкнул костенеющий язык. – Ни старикам… ни малым… ни женщинам… ни тебе, человек…

И, обогнув Игната, направился к Касьяну, а трое других двинулись следом. За их спинами вырастали дымные столбы, и в одном столбе вызревала смерть Игната, в другом – смерть всей деревни.

– Того… убить нельзя… кто много лет… мертв… – сказал навий и вырвал из рук Касьяна ружье. Но больше ничего не успел сделать.

Сверкнула еще одна молниевая вспышка, но грома не последовало. Вместо этого что-то со свистом вспороло воздух, и промеж глаз чудовища вошла длинная, острая, поблескивающая серебряными гранями стрела. Навий ничего не сказал, даже не вскрикнул, только взмахнул руками, как деревянная марионетка, надломился и упал навзничь.

В это же время один из дымных столбов истончился, посветлел и истаял окончательно. Но Игнат не смотрел в сторону леса. Он смотрел на незнакомца, что стоял спокойно посреди улицы и держал у плеча самострел.

– Убить нельзя? – повторил незнакомец и снисходительно усмехнулся. – А я сумел. Надо только знать – как.

Один Касьян не растерялся. Воровато оглянувшись, потянулся к выпавшему ружью.

– Стоять!

Незнакомец отшвырнул самострел и вытащил спрятанный за поясом пистолет.

– В сторону! – уже более спокойным тоном произнес он.

Касьян, словно обжегшись, отдернул руку, заскулил:

– Да я без злого умысла, пан! Ты ведь спаситель наш!

И Игната замутило от острого приступа гадливости.

«Этот ничем не побрезгует, – подумал он. – Без разницы, перед кем пресмыкаться: перед человеком или навью».

Серые фигуры существ маячили сбоку, но не двигались. Игнат видел опущенные на грудь головы, сгорбленные плечи, безвольно болтающиеся руки. Кто они теперь? Нежить. Мертвые механические куклы.

Незнакомец двинулся вперед, и его шаг оказался по-навьи тяжелым: земля под Игнатом дрогнула, просела. Наклонившись над поверженным монстром, незнакомец ухватил голову мертвеца обеими руками и резко повернул. Хрустнули шейные позвонки.

– Так вернее будет, – сказал незнакомец и выпрямился.

Из-под надвинутого на самый нос картуза сверкнул желто-зеленый глаз – только один. Там, где должен был находиться второй, клубилась тьма и белыми гребнями выступали шрамы.

Игната пронзило ледяной иглой узнавания.

Одноглазое лихо. Изгнанный из пекла черт.

Это он передал Игнату ключ от механической конструкции в подземной лаборатории. Это он говорил голосом Господа в заброшенной ставкирке. Он просил принести от мертвой воды семь капель, прежде чем Игнат возвратится в Солонь. Да не дождался. И теперь пришел требовать свое.

Сердце зашлось в тревоге, но Игнат не двинулся с места, стиснул кулаки. Не испугался он нави. Не испугается и черта.