охвативших меня ощущений взвыла в голос, вцепившись ногтями в его плечи, оставляя на коже своей жертвы белые полосы, на которых начинали постепенно проступать капельки крови. И так захотелось лизнуть эти ранки, что аж рот слюной наполнился.

Гулко сглотнув, не удержалась – сползла чуть ниже, ощутив, как в промежность уперся явно изнывающий от желания и подрагивающий от возбуждения член синеглазого, томящийся в темнице брюк. Поерзала, устраиваясь поудобнее, отчего мужчина, тихо застонав, подался мне навстречу, прижимаясь еще плотнее. Я склонилась, припадая губами к продолжающим кровоточить царапинам. Лизнула, ощутив какое-то странное удовлетворение и одновременно возрастающее желание.

Его руки обхватили мои ягодицы, направляя и задавая ритм движения, я откинулась назад, ощущая, как легкий сквознячок ласкает покрывшуюся мурашками грудь. Мужчина на краткий миг отпустил меня, а его пальцы легонько, словно перышком, погладили мои сжавшиеся до состояния упругих вишенок соски, а затем… сжали их. Пронзившая все мое тело сладкая боль вырвала из пересохшей глотки хрипловатый полустон-полукрик, а внизу живота все аж вспыхнуло, вынудив меня активнее задвигать бедрами. Мои нижние губки набухли настолько, что казалось вот-вот кожа лопнет. Они сочились, горели от активного трения о спрятанный за тканью брюк нет-нет да подрагивающий член синеглазого.

Дальнейшее захлестнуло меня настолько, что я реальная, вспоминающая, уже не могла наблюдать. Я истязала свою промежность, но это ощущение не шло ни в какое сравнение с тем, что я ощущала в том сне. Сама не заметила, как рука потянулась к стоявшей возле матраца пластиковой бутыли с лимонадом, и та очутилась зажата между моих ног. Я – реальная, здесь и сейчас, с остервенением терлась промежностью о гладкий, скользкий от сочащихся, будто из родника, женских соков и крови. Эти ощущения отдаленно напоминали те, но мне по-прежнему хотелось большего – оседлать, и чтобы кто-то ласкал мою грудь. Совершенно неосознанно подушка оказалась посреди матраца, оседлав ее я положила на ее вершину бутыль. О, да-а-а! Теперь я могла сидеть сверху и ерзать так, как требовал того организм, а мои руки с упоением тискали, то сжимая до боли соски, то просто поглаживая ставшую неимоверно чувствительной грудь.

Мысли наконец-то смогли сосредоточиться на воспоминаниях. Там я точно так же извивалась в руках лежащего подо мной мужчины. Он терзал мои груди то ласково, то болезненно играя сосками, то приподнимался, припадая к ним губами, словно жаждущий к источнику. Играл с ними языком, посасывал, порой прикусывал, даруя сладкую боль. Его руки сжимали мои ягодицы, задавая новый ритм движениям. А я иногда наклонялась, наслаждаясь ощущением, когда мои груди касались его, и да, целовала. Сама!

Окружающий мир давно перестал существовать. Были только я и он и та сладкая му?ка, от которой изнывало все тело и голова шла кругом, а потом… Потом мы одновременно подались друг к другу навстречу и задрожали, а спустя миг синхронно забились в конвульсиях экстаза.

– Моя, – хрипловато прошептал крепко прижимающий меня к себе мужчина, и…

Тогда я проснулась. А сейчас… Сейчас, едва придя в себя, прислушалась к окружающим звукам. Вроде тихо. Открыв двери выскользнула наружу, желая вымыть руки, справить нужду и утолить жажду. И опешила, смотря в глаза застывшего на пороге моей спальни матерого волка. Вот и как я додумалась не просто пустить в дом, но и оставить здесь ночевать – оборотня?

– Т-ты чего не спишь? – говорю.

– У-у-ур-р-р… – отвечает зверюга втягивая носом воздух и кося глазами на мои руки, и тут же, мотнув головой, перекидывается в человека.

– Да мать же вашу! – отворачиваясь, вскрикнула я. – У вас что, мода такая, при мне обращение проходить и телесами своими светить?

Стоит заметить, фигура у мужика была что надо. Посмотреть есть на что, вот только нельзя мне поддаваться соблазнам…

– Кто-то кружит вокруг дома, – и не думая хотя бы прикрыться, отвечает Антон. – Энергию тянет из тебя, будто суккуб.

У меня от этих слов аж внутри все перевернулось. Нет, имеется, конечно, шанс, что там Кондрат, но он никогда мою энергию не тронул бы. Сам же жаловался, что Агрипина ему почти все каналы перекрыла, помочь просил. А кто еще может тут быть? Почему-то сразу вспомнилось, что синеглазый ни много ни мало сын Кондрата и Агрипины, и это, как ни крути, его родной дом. Да и о том, что я здесь, он прекрасно знает, не зря же подстраивал и контролировал мой приезд.

Ох… А если и вправду синеглазый тут?

От одной этой мысли глупое сердечко затрепетало, и не важно ему было, что тот меня использовал, планомерно взращивая меня такой, какая ему нужна. Не важно, что маюсь я уже больше полугода по его вине. Да и все остальное тоже кажется таким незначительным на фоне нашей возможной встречи…

Вышли мы с Антоном во двор. Безветрие полное вокруг и тишина. Ночь звездная, луна полная, низкая и яркая настолько, что кажется, будто откуда-то сверху фонарь светит. Кстати, оборотень на улицу выскочил в своем зверином обличье. Стоило с крыльца спуститься, и тут же ко мне в ноги кинулась Ночка и давай муркать, ластиться, будто о чем-то рассказать хочет, но, увы, не может. Вокруг безветрие и тишина. И вдруг со стороны калитки раздалось хлопанье крыльев. Я невольно вздрогнула и аж подпрыгнула от неожиданности, когда спустя долю секунды на мое плечо с громким «Ка-а-ар-р-р» приземлился Гришка.

– Зверье, вы меня в гроб вгоните, – шепчу. – Или заикой сделаете.

Антон тем временем носится по двору, как пес, носом по земле водит. Раз оббежал все. Второй. Подошел ко мне и с полным недоумением на морде плюхнулся на пятую точку.

– Нет никого? – предположила я, заметив, что обратно в человека, мой гость обращаться не спешит, а тот глухо рыкнул и, мотнув головой, на третий круг пошел.