Во-первых, в полной мере проявилась ошибочность решения о введении в республике поста президента. Потому что на Кавказе, если спросить кого-то из взрослых мужчин на улице, кто, по его мнению, способен и достоин быть президентом, абсолютное большинство ответит – я. То есть любой глава государства одновременно становился и ответственным за все, и врагом всему взрослому мужскому населению, которое вполне искренне считало, что он занимает не свой пост. Пока была Москва, считалось, что главные тут русские и от президента все равно ничего не зависит. Но как только Москвы по факту не стало и пост президента приобрел совершенно иной вес – разборки за него начались заново. Разборки шли за ключевые министерства, за дагестанский госсовет, за все.
Активизировались ваххабиты. Они и ранее доставляли много неприятностей, но до этого они не вступали в открытый конфликт с обществом, ограничиваясь отдельными вылазками – мишенями их становились точки, где торговали спиртным, всевозможные целители, которых называли колдунами, и массажные салоны, работницы которых обвинялись в проституции вне зависимости, так это было или нет. Сейчас же подполье провело сразу несколько резонансных акций, о каждой из которых в республике говорили неделями. Например, объявили, что все женщины должны покрыться, а тех, кто это не сделает, ожидает смерть или мучения. И в самом деле – двоих девчонок застрелили, прямо из проезжающей машины, еще кому-то порезали лицо. Народная молва разнесла это все по городу, увеличив в десятки раз. С прилавков смели все хиджабы.
Потом убили Фатиму Закуеву, не только известную певицу, но и дочь известного и богатого человека. Ворвались в квартиру, перед смертью ее пытали – резали лицо, грудь. Все это сняли на видео и выложили в Сеть, обвинив мертвую девушку в том, что она «разносила джахилию[11]». Никогда до этого бандподполье не осмеливалось так нагло бросать вызов элитам. Все понимали, что человек, беден он или богат, пользуется поддержкой своего народа, и тот, кто сделает подобное, потом будет оглядываться всю жизнь, и рано или поздно кровники все равно придут за ним. Но – сделали.
Потом обстреляли из гранатомета парикмахерскую и объявили, что любой парикмахер достоин смерти, потому что бреет бороды. Потом начали обстреливать ночные полицейские патрули – использовались снайперские винтовки с глушителями и оптическими прицелами. И если раньше снайперы были бы локализованы и уничтожены рано или поздно, то сейчас по ночам ни один мент в Махачкале не рисковал высунуться на улицу.
Продолжались разборки. Приватизация в республике была проведена из рук вон плохо, в дальнейшем многое имущество тоже не было узаконено. Процветали самострои. Из-за этого значительная часть имущества вообще нигде не числилась или числилась на посторонних людях, а все вопросы по нему решали по шариатскому, а не по российскому праву. Сейчас же российское право окончательно уступило место шариату, вот только за право выносить решения по шариату боролся легальный ДУМ[12], шейхи и всякие религиозные авторитеты, учителя, которые не признавали святости друг друга, и ваххабиты, которые не признавали ни ДУМ, ни шейхов. Многие стали организовывать советы старейшин, которые действовали и ранее, но под видом третейских судов. Только сейчас судить они судили по шариату, который и сами плохо понимали.
Шли какие-то левые переговоры, было такое понимание, что Россия сама тяготится Кавказом… или денег нет, может быть. Денег из Москвы и в самом деле приходило все меньше – но дело было уже не в деньгах. Не было уверенности. Уверенности в том, что завтра все будет, как вчера. От этой неуверенности кто-то покупал билет до Москвы, кто- то до Абу-Даби или Дохи, кто-то начинал работать на две стороны, а кто-то просто покупал на базаре автомат.
На фоне непрекращающейся говорильни страна стремительно катилась к развалу и все больше приходили к мысли, что выгребать надо самим.
Без Москвы.
В это время из Брюсселя прилетел Беннетт…
Дибиров узнал, что прилетает Беннетт, лишь когда к нему в кабинет – он только попил кофе – сунулся встрепанный министр юстиции.
– Ты здесь?
– Да, Ибрагим Асланович…
– Быстро, давай наверх…
– Я…
– Давай быстро, нет времени на переодеться…
В кабинете была включена видео-конференц-связь. Министр – зачем-то одевший дорогую кожаную куртку – показал на чемоданчик.
– Это понесешь.
Дибиров взял чемодан, не понимая, что происходит.
На экране появился кабинет президента, Дибиров видел его один раз в жизни – когда его и других правозащитников назначали на должность. Министр юстиции дождался своего времени, коротко, почтительно отрапортовал…
Аслан смотрел на своего начальника… он был лакец, а президент – аварец, и Ибрагим Асланович нередко очень остро отзывался о нем. Но сейчас… сплошная почтительность и медоточивая любезность. А ведь это был не чиновник – министр юстиции был назначен год назад, он до этого работал в Москве в юридической фирме, чиновником не был совсем. Откуда это в нем? Это уже было или появилось после того, как он занял пост? Это он один такой – или все такие? И откуда тогда брать кадры, если за год человек так научился лицемерить?
– Поехали, быстро…
С небольшой охраной они сбежали вниз, сопровождавший водитель полицейского «Форда» включил мигалку. Сполохи высветили улицу.
– Приезжает Беннетт, – сказал министр, когда машина уже двигалась, – с Евросоюза. Держись впереди, нужен кто-то, кто знает английский. Поздороваешься с ним…
Аслан кивнул, погруженный в мысли.
