– Представь себе! – рассмеялся он. – Уламывать никого не приходилось. Ты что, ревнуешь, что ли?

Я открыла было рот, чтобы ему ответить, но подумала, что, в конце концов, его личная жизнь – это его личная жизнь. Если бы он в мою не лез, так я бы в его сторону не смотрела. Да… Вот как мне Олафа теперь вернуть, спрашивается? Или у него с Фогель серьезно? Нет, Олафа я ей не отдам. Нужно что-то делать, а я здесь торчу непонятно зачем…

– Когда мы уезжаем? – спросила я.

– Завтра после обеда.

– Давай сегодня поедем? – с затаенной надеждой на его согласие предложила я. – Я как представлю, что здесь придется ночевать, мне сразу дурно становится.

– Ты только отцу не говори, что тебе становится дурно, – ехидно сказал Штаден, – а то он интересовался по поводу перспектив на внуков. Не надо давать людям ложную надежду.

И хотя он улыбался, было понятно – не получится его уговорить, а значит, уедем мы только завтра.

Утром воскресенья я опять проснулась на Штадене. Что же это такое? Неужели я ночью настолько замерзаю? Стараясь не совершать резких движений, я попыталась отползти в сторону и сделать вид, что ничего подобного не было, но «муж» держал меня так крепко, что не получалось сдвинуться даже на ноготь.

– Эрна, еще совсем рано, – сонно сказал он. – Можешь спокойно спать.

– Штаден, пусти меня, – прошептала я, упираясь в него обеими руками.

– Чтобы ты доломала мою полку? – спросил он, приоткрывая один глаз. – Не волнуйся, ты совсем не тяжелая.

Да, конечно, я беспокоюсь только о том, чтобы не раздавить Штадена!

– Мне неудобно на тебе лежать, – постаралась я объяснить ситуацию.

– Всю ночь было удобно, – недовольно сказал он. – Если бы было неудобно, ты бы на меня не залезала. А теперь что случилось?

– Неудобно – в смысле, неприлично, – пояснила я. – Давай ты меня все-таки отпустишь.

– Штерн, – заявил он мне, – ты такая уютная. Не представляю, как я раньше без тебя спал.

– Так же, как и дальше без меня будешь, – возмутилась я уже в голос. – Штаден, отпусти меня немедленно! Нашел себе игрушку!

– Что ты ко мне все время по фамилии обращаешься? Нужно с этим что-то делать. Отец такого не поймет.

– Ты ко мне тоже по фамилии обращаешься. Это нормально? – пропыхтела я, пытаясь все-таки с него сдвинуться.

– Я хотя бы над собой работаю, – объявил он. – Иногда я вспоминаю и обращаюсь по имени. Не дергайся, лежи тихо. А то после твоего пребывания в этой комнате не останется целой мебели.

– Отпусти ты меня в конце концов!

– Хорошо, согласовываем сегодняшние поцелуи, и я тебя отпускаю, – покладисто согласился «муж».

– Вчерашних для твоего отца вполне хватит, – заявила я.

– Их было слишком мало.

– Да мы с тобой вчера трижды целовались! – не выдержала я.

– Вот я и говорю, мало, – невозмутимо продолжил Штаден, – отец может не поверить. Так, первый перед завтраком в столовой. Я тебя целую, как только слышу шаги отца, от тебя требуется только обнять меня за шею и не вырываться…

Ко времени нашего отъезда из поместья считать поцелуи было уже бессмысленно, я как сбилась примерно на восьмом, так и прекратила заниматься этим неблагодарным делом. Честно говоря, штаденовские поцелуи вообще не способствовали любой мыслительной деятельности – после них моя голова «плыла», и мне требовалось все больше сил, чтобы держать себя в руках, а не повиснуть на «муже» с предложением продолжить показательное представление для его отца. Поэтому я была ужасно рада, когда наконец мы уехали.

На обратном пути Штаден все время молчал, даже откинул голову на мягкий подголовник сиденья дилижанса и делал вид, что спит. Может, и действительно спал, кто его знает? Меня совершенно не тянуло на разговоры с ним, за эти два дня их было слишком много. Я бы предпочла, чтобы мы возвращались по отдельности. Но его отец отправился нас провожать, поэтому пришлось мне засунуть свои предпочтения подальше и вежливо улыбаться его словам. До общежития мы с «мужем» добирались тоже вместе, но сразу при входе на территорию академии я развернулась от Штадена и пошла к себе.

– А поцеловать любимого мужа на прощание? – ехидно поинтересовался он за моей спиной.

Можно подумать, не нацеловался он! Я никак не выразила свое отношение к его предложению, даже оборачиваться не стала, не