разноцветные водяные пузыри. Блестя круглыми боками на солнце, они выстраивались в разнообразные фигуры: то в круг, то в звездочку, то в треугольник, то в замысловатые вензеля и узоры. «В целом красиво, словно смотришь в гигантский калейдоскоп». По ногам девушки пробежал сквозняк.

— Так вот откуда ветер, — проворчала она беззлобно.

Ганна не услышала ее слов, наблюдая за представлением.

— Тисонька, а что за корзина у тебя? — полюбопытствовала Камилла. — Ты что-то купила?

Та лукаво улыбнулась.

— Подожди-ка, — крякнул Агап. — Так ты…

— Да! Я выиграла! — Тиса повисла на шее у радостно-удивленного старика.

— Святая Пятерка! — ахнул лекарь.

— Что еще за состязания? — спросила кухарка.

Тиса рассказала. В силу плохого настроения Камилла на нее сперва немного подулась — мол, как это она промолчала о намерении участвовать в конкурсе. Но долго обижаться стряпуха никогда не умела и вскоре уже обнимала девушку и вовсю хвалила. Ганна заявила, что пойдет поищет своих пострелят, заодно, может, Кошкиных встретит и скоро вернется. Тем временем наместный под хвалебную речь Тонечки и восторженные аплодисменты публики покинул мокрую сцену, а на ней появился кочевник — загорелый, белозубый, явно с бабушкой-чиванкой в родословной. Смоляного цвета волосы его были заплетены в многочисленные косички. Поставив ногу на табурет, он защипал широкобедрую чиванскую домбру. И запел:

Голос кочевника был не из лучших, однако заставлял прислушаться. Неидеальность исполнения певец с лихвой восполнял страстностью. В голосе звучали и тоска, и жажда свободы, и непокорность судьбе. Тиса вдруг вспомнила детство и вольный ветер в волосах, когда она, сверкая голыми икрами, неслась в лес, прочь из военной части. И тоску по матери, и неприкаянность, и враждебность отца к родной дочери после кончины супруги.