– А я, было дело, хотел со всадником разбиться, – подал голос молодой рыжий жеребец. – Так и ухнул вниз, когда они вскачь понеслись… Думаю, мне не жизнь, никто за мной не придет, некому, а что рот удилами порвут, так какая разница-то уже? Не вышло. Очнулся снова здесь…

– Я так и представляю, – ворчливо сказал немолодой пегий, – доживу это я до глубокой старости, и явится за мной моя старуха с клюкой. И ка-ак наподдаст этой клюкой фее, как мне, бывалоча, перепадало. Правда, тогда еще не клюкой, метлой. Я ее ведьмой звал – чуть что, за метлу хваталась. А раз вот сгоряча крикнула – чтоб тебя унесло, окаянный, глаза б мои тебя не видели! Меня и унесло. – Он помолчал и добавил: – Жалко ее. Вдруг до сих пор ждет?

– Меня вот точно никто искать не станет, – отвернувшись, произнес чалый, тот, самый спокойный. – Некому. Я тоже сказал как- то: чтоб мне пропасть пропадом за то, что натворил. И вот…

– Может быть, ваши родные и друзья просто не знают, куда идти и что делать? – отважилась я спросить.

– Все возможно, – вздохнула Фрида. – Кто разберет, забыли они о нас, решили, что умерли, не знали, куда идти, побоялись, а может, просто не дошли, сгинули по пути? Не думай об этом, девочка. Пойдем, мы с Миртой покажем тебе, что тут да как…

Сознаюсь, съесть сырое мясо оказалось не так-то просто, как я себе представляла, но охота пуще неволи, и я заставила себя проглотить свою порцию. Было еще и пойло, травы вокруг тоже хватало, и, приноровившись, голодной я не оставалась.

Остальных коней время от времени забирали – они рассказывали потом, где бывали да что видели с высоты. Меня, как фея и обещала, не трогали, так что я оставалась с малолетним Майнцем и рассказывала ему, что да как там, в большом мире. Он, за всю жизнь видевший только этот вот луг, да перелесок, да ручей, слушал развесив уши…

– Не трави ты ему душу, – говорил гнедой, наотрез отказавшийся назвать имя, – он вырос конем, человеком ему уже не быть. Если за нами еще кто-то может прийти, то за ним – точно нет. Оставь!

– Ничего, – твердил Майнц, – вдруг и меня найдут! А я ничего о людях не знаю, а надо, что ж я, совсем глупый? Или сам уйду, мамку найду…

– Уйдет он, – мрачно говорил пегий по имени Франк, – на нас посмотри, скоро от старости помрем, а все здесь! Ну или там уж все перемрут, тут время-то странно идет. Вон Маргрит сказала, что принц женился, а я как сейчас праздник помню, когда о его рождении объявили. Будто вчера было!

– Тому уж сколько лет, – одергивала его Мирта, – мы считали! Тут незаметно просто, если не отмечать, вот мы с Фридой и считаем вместо вас, дураков!

Их перебранки были привычны и не занимали меня. Думала я только о том, что с Агатой и где потерялся мой герцог? Неужто в самом деле решил, что меня ему не вернуть? Или король запретил ему рисковать собой? Или он и вовсе никогда меня не любил, а женитьба была жестокой шуткой?

Время шло, и хоть здесь тоже сменялись времена года, но зиму от лета можно было отличить только по тому, что зимой становилось чуть холоднее да ночи были темнее и длиннее. Понять, как время идет в человеческом мире, было невозможно. Это Фрида с Миртой приладились как-то пересчитывать здешние дни на обычный лад, но у меня не получалось.

Ясно было только одно – подошел мой срок, и хоть мне было страшно и больно, жеребенок получился хоть куда!

– Как назовешь? – спросила Мирта.

– Людвигом, – не задумываясь, ответила я, завороженно глядя, как он встает на ножки. Винсент как-то сказал мне, что хотел бы такое имя для сына. Так звали его деда, он его очень любил.

Потом сообразила, что Агата, должно быть, сейчас перепеленывает своего ребенка и не спит ночами от его плача, и невольно заржала. То есть засмеялась.

– Если твой герцог не явится, мальчишка вырастет вроде Майнца – он не знает, как быть человеком, – сказал гнедой. – Год… два… потом не объяснишь, почему есть сырое мясо и траву с овсом не нужно. Эх, Маргрит, с какой радостью я выпил бы бутылку вина…

– Знать бы, как звали ту девушку, я бы сказала ей, что вы ждете, – ответила я.

– А ты надеешься вырваться отсюда?

– Да, – ответила я. – Винсент придет. Когда-нибудь придет…

– Угу, с клюкой, – высказался пегий Франк, и вожак несильно дернул его копытом, чтобы помалкивал.

– Так как? – зачем-то спросила я. – Как ее звали?

– Элеонора, – ответил гнедой и свесил голову. – Ей совсем не подходило это имя. Ей тогда едва сравнялось пятнадцать, и я звал ее Эллой – ей так больше шло. Помню, мы встречались у колодца: я якобы случайно ехал мимо, а она шла по воду… Она так мило смущалась и не хотела брать мои подарки… Какие уж там подарки! Лента или леденцы, у меня денег-то не было!