Рубикон, отделяющий полуправду от прямой лжи, был перейден.
– Хорошо, что к дяде Мише! – обрадовалась Аня. – Он будет о тебе заботиться. Передай ему, чтобы непременно навестил нас летом.
– Обязательно передам, родная моя, – сказал Борис, чувствуя себя последним подлецом.
Далекие башенные часы пробили пятый час утра. Пора было собираться. Поезд от Финляндского вокзала отходил в восемь, и не меньше часа нужно было потратить на дорогу по заснеженным, плохо расчищенным из-за непогоды улицам. На сборы и прощание с женой оставалось всего каких-то два часа. Борис задул свечу и на цыпочках выбрался из спальни. Глаша должна была прийти не раньше девяти, но в буфете с вечера была оставлена холодная телятина, сыр, масло и французские булки. Сварить кофе приват- доцент умел и без помощи горничной. Он охотно занялся этим, радуясь простым, будничным движениям, стараясь не думать о том, что впереди. Едва в турке вскипел кофе, в кухню вошла сонная Аня. Приобняла, уткнувшись припухшим со сна носиком мужу в плечо. Борис поцеловал супругу в теплый висок, задохнувшись от пряной сладости ее волос. Сердце заныло от тоски и неясного предчувствия, но он взял себя в руки.
– Умывайся, ласточка моя, – пробормотал Борис. – А я пока накрою на стол.
Аня вернулась из туалетной комнаты свежая, причесанная, благоухающая ароматными притираниями. Стол был сервирован несколько неуклюже – куда приват-доценту до горничной! – но госпожа Беляева пришла в умиление. С чувством расцеловала мужа, и завтрак перед расставанием начался. За бутербродами и кофе они болтали о пустяках, вспоминали праздники, катание с горки, смеялись, пародируя напыщенные речи ассистента кафедры Астафьева, которые тот страстно любил произносить во время застолий. Борис за разговором украдкой поглядывал на часы. Аня словно и не замечала этого, пересказывала прочитанное за последнее время, декламировала строфы стихотворений, особенно ее впечатливших:
– Кто это написал? – спросил Борис, излишне резко для такого утра.
Аня посмотрела на него с испугом, пробормотав:
– Николай Морозов… Бывший шлиссельбуржский узник. А что?
– Замечательные строчки… – не сразу отозвался Борис. – Я бы сказал, астрономические…
– Я знала, что тебе понравится, – с улыбкой произнесла Аня. – Возьми его книжку в дорогу…
– Да, пожалуй, – сказал он и уже открыто посмотрел на циферблат «луковицы». – Мне пора, милая…
Аня сразу поскучнела, глаза подозрительно заблестели. Борис порывисто обнял ее.
– Мне так тебя будет не хватать… там… – прошептал он.
– А мне – тебя, – откликнулась она. – Возвращайся поскорее…
– Я буду спешить к тебе изо всех сил…
Он крепко поцеловал жену, решительно отодвинул от себя и принялся одеваться. Поклажа для дальнего путешествия была уложена загодя. Дворнику Василию еще с вечера велено найти к половине седьмого утра извозчика. Одетый, как заправский полярный исследователь, Борис уже на пороге еще раз поцеловал жену. Она вцепилась в его медвежью шубу, прижалась, резко отстранилась, перекрестила и ушла к себе в комнату – не хотела видеть, как за любимым закроется дверь. Борис проводил ее взглядом, вздохнул, подхватил баул с пожитками, вышел на парадную лестницу, тщательно запер дверь и спрятал ключ в ладанку на груди.
Лошадка, кивая мохнатой от инея мордой, почти не понукаемая зверообразным «ванькой», споро повлекла седока по
