— Отлично, умник, — сказал Бейли. — Почему вы решили, что Дэниел робот?

— Каждому видно!

— Предоставим это решать судье. Тем временем мы отправим вас в полицию. Нам нужно выяснить, как вы узнали, что он робот. И многое другое, мистер, многое другое. Дэниел, пойдите свяжитесь с комиссаром. Он должен быть дома. Попросите его сейчас же прибыть в управление. Скажите, что мы задержали одного парня, которого надо немедленно допросить.

— Что вами движет, Клусарр? — спросил Бейли, когда Р. Дэниел вышел из комнаты.

— Я требую адвоката.

— Вы его получите. А пока расскажите, к чему вы, медиевисты, стремитесь.

Клусарр отвернулся, храня решительное молчание.

— Да, нам известно все и о вас, и о вашей организации. Я не беру вас на пушку. Мне просто самому хочется услышать, что же вам, медиевистам, нужно?

— Назад, к Земле, — сдавленным голосом сказал Клусарр. — Просто, не так ли?

— Просто на словах, — возразил Бейли. — Труднее на деле. Сумеет ли Земля прокормить восемь миллиардов ртов?

— Разве я сказал, что это произойдет в один день? Или за год? Или же за сотню лет? Шаг за шагом, мистер полисмен. Неважно, сколько времени это займет, пусть только нас выпустят из пещер, в которых мы живем. Пусть нам дадут выйти на свежий воздух…

— А вам самому доводилось побывать там хоть раз?

Клусарр съежился.

— Ладно, меня уже не переделаешь. Но дети-то еще не испорчены. Каждый день новые рождаются. Выпустите их наружу, черт возьми! Пусть у них будет простор, и воздух, и солнце. А если нужно, мы готовы постепенно сократить население.

— Другими словами, назад, в невозможное прошлое, да? — Бейли сам не понимал, почему спорит, и лишь ощущал какое-то лихорадочное возбуждение. — Разве нет пути вперед? Зачем сокращать население? Ведь его можно вывезти на другие планеты. «Назад к природе»! Хорошо. Но к природе других планет! Осваивайте их!

Клусарр хрипло рассмеялся:

— Для чего? Чтобы появились новые Внешние Миры? Чтобы стало больше космонитов?

— Ничего подобного. Внешние Миры основаны людьми, не знавшими стальных городов, землянами, которые были индивидуалистами и материалистами. Этими качествами они обладали в избытке. Мы же довели до абсурда нашу независимость друг от друга, нашу модернизацию. Соединение того и другого на новой основе может привести к появлению совершенно необычайной цивилизации, не похожей ни на древнюю Землю, ни на Внешние Миры. Что-то новое и хорошее.

Бейли сознавал, что, как попугай, повторяет доводы доктора Фастольфа, однако слова лились у него сами собой, будто он давным-давно обдумал все это.

— Глупости! — воскликнул Клусарр. — Какой дурак согласится оставить обжитое место ради пустых миров?

— Согласятся многие. И они вовсе не будут дураками. Им помогут роботы.

— Никогда! — снова вспыхнул Клусарр. — Роботы — ни за что на свете!

— Почему, ради всего святого? Я тоже их не люблю, но жизнь мне дороже всяких предрассудков, — убеждал Бейли. — Почему мы боимся роботов? Все дело, скажу я вам, в нашем комплексе неполноценности. Мы все чувствуем себя ниже космонитов и ненавидим это чувство. А нам нужно хоть в чем-то кого-то превосходить, и нас бесит, что мы не можем позволить себе это даже в отношении роботов. Нам кажется, что они лучше нас, только это неверно. Вот в чем ирония, черт возьми!

Бейли испытывал необычайное возбуждение.

— Возьмите этого Дэниела, — продолжал он. — Он — выше меня ростом, сильнее и интереснее меня. В общем, похож на космонита. У него память лучше, и знает он больше моего. Ему не нужно ни спать, ни есть. Его не тревожат ни болезни, ни любовь, ни чувство вины.

Но все-таки он — машина. Я могу сделать с ним все, что захочу. Как с этими микровесами. Вот я ударил по ним, и они не могут дать мне сдачи. Не сделает этого и Дэниел. Я могу заставить его прикончить себя бластером, и он подчинится.

Нельзя построить робота, который мог хотя бы сравниться с человеком в том, что нам дороже всего. Мы не можем наделить робота чувством прекрасного, сознанием эстетических и религиозных ценностей. Его позитронный мозг не в силах ни на йоту оторваться от совершенного практицизма.

Мы не можем сделать такого робота, черт его побери, не можем! И не сможем до тех пор, пока сами до конца не разберемся, отчего тикает наш собственный мозг. Пока существуют непонятные для науки явления. Что такое красота, любовь, доброта,