Йонас смерил его презрительным взглядом и, тяжело вздохнув, взял портфель. Прошли те золотые времена, когда он, укрывшись в киоске, мог спокойно читать сколько душе угодно.

Вытащив тетради и учебники, Йонас задумался, за что раньше браться: за английский язык или за историю? По обоим предметам у него были переэкзаменовки. Йонас поставил учебники на стол корешками кверху, зажмурился и ткнул пальцем. На этот раз повезло английскому языку. Что это за разнесчастный язык! Виданное ли дело, чтоб в языке было так много слов! А как трудно выговаривать их. Кажется, язык вывихнешь, пока выговоришь какое-нибудь «ансаксексфул». И в самом деле, что за нелепый язык? Написано так, а читать нужно совсем иначе. Почему здесь произносится «а», когда тут стоит буква «у»? И надо ж было выдумать такой язык!..

Открыв учебник, Йонас попытался читать и переводить, но только два или три слова на всей странице оказались знакомыми, а другие надо было заучивать. Вырвав из тетради лист бумаги, Йонас разрезал его на длинные полоски, стал писать слова мелкими, как маковые зернышки, буковками. Такую полоску можно незаметно держать в ладони.

За этой «научной» работой и застали его Ромас с Костасом. При виде друзей Йонас локтем закрыл исписанные листки.

— Занимаешься?

— Ага, учу английский, — не моргнув глазом, ответил Йонас. — Хорошо, что пришли! Садитесь на диван или вон у окна стул стоит.

Костас сел и стал протирать очки. Ромас отошел к стулу, Йонас, выдвинув ящик стола, локтем сталкивал полоски, но одна из них пролетела мимо и выпорхнула на середину комнаты, Йонас вскочил, но его опередил Ромас. Подхватив шпаргалку, Ромас передал ее Костасу:

— Глянь-ка, что это?

Костас надел очки.

— Шпаргалка, ясное дело.

Йонас мрачно молчал.

— Ничем они тебе не помогут, Йонас, — сказал Ромас. — Если на первый раз и сойдет, так на втором попадешься. Разорви-ка ты их лучше и бери словарик, возьмемся как следует за учебу.

— С азов! — добавил Костас.

Йонас взялся было за тетрадь, но тут же снова засунул ее в портфель. Весь взъерошившись, он исподлобья глядел на приятеля.

— Присматривать явились?

— Не бойся, давай тетрадь, — потребовал Ромас.

Йонас даже не шевельнулся. Ромас сам потянулся за портфелем и вытащил оттуда тетрадь. Развернул ее, полистал. Словарик был довольно аккуратный. Ромас отметил две страницы и сказал:

— Вот эти повтори к завтрашнему дню, а теперь напиши упражнение. Костас подберет.

— Сам пиши, если хочешь! — отрезал Йонас.

Костас взял книгу.

— Йонас, мы хотим тебе только добра.

— Ага, — уныло пробурчал Йонас, глядя поверх голов своих гостей куда-то в потолок.

— Так не будешь писать? — сухо спросил Ромас.

Молчание.

— Подумай, Йонас, потом жалеть будешь, — уговаривал Костас.

Йонас молчал.

— Пошли, Костас! Мы решили ему помочь, чтобы не остался на второй год, чтобы всем вместе в одном классе учиться. А он не хочет! Пусть остается. В конце концов, это его дело. Ошиблись мы, что поделаешь! Считали его человеком, а он тряпка.

Ромас пошел к двери. Костас тоже встал, собираясь уходить, но сделал он это нерешительно, мешкая и, честно говоря, надеясь, что Йонас остановит их.

— Э-э, куда же вы! — спохватившись, закричал Йонас.

Друзья остановились.

— Я напишу сейчас упражнение. А шпаргалки выброшу, на что мне они, если я все выучу!

Удивительный все-таки этот парень — Йонас. Сейчас у него такой вид, будто он все время усердно занимался и что вообще для него ничего на свете нет милее занятий.

— Как возьмусь, так за какую-нибудь неделю и выучу этот английский. Мне это — раз плюнуть! Тут главное, чтобы читать на ихний лад, а не по-литовски. А остальное — само учится… А историю вам и проверять не придется, сам выучу. Раньше я ее не любил, а теперь она интересней стала. Мы ж теперь сами историки.

— Мы? — удивился Ромас.

— Да из-за этой рукописи, которую читаем.

— Действительно, там история! — подтвердил Костас. — Я и не подумал: мы сами не заметили, что учились… Ну, однако, теперь английский…

— Возьмемся за английский, — храбрился Йонас. — Я знаете какой способный! Мне бы только начать…

И вот Йонас пишет упражнение. Ромас, слегка покачиваясь на стуле, перелистывает какую-то книгу. Костас, серьезный и сосредоточенный, поблескивая очками, диктует, а Йонас, навалившись грудью на тетрадь, пишет. Ах, как упорно работает Йонас! Должно быть, стены этой комнаты еще не видели такого самоотверженного служения науке, Йонас написал одну фразу. Дойдя до половины второй, поднял голову:

— А приятно, когда вот так вот сидишь и трудишься. Ни о чем больше не думаешь, только о деле!

— Конечно, приятно. Пиши, Йонас! — подбадривает Костас.

Снова склоняется всклокоченная голова Йонаса над тетрадью, снова несколько минут слышен только скрип пера.

— Послушайте, мне иногда приходит в голову, что все надо бросить — игры, приключения, все, понимаете, и посвятить себя одной только науке, — не выдержав, говорит Йонас.

Костас серьезно отвечает:

— Ну что ж, можешь посвятить себя.

— И звучит здорово: Йонас Винги?лис — ученый. А?

Ромас, не выдержав, фыркает в ладонь.

— Чего ты смеешься, Ромас, я серьезно говорю.

— Я не смеюсь, это просто так, — едва удерживается Ромас.

— Уже кончил предложение? — спрашивает Костас.

— А, сейчас, — снова хватается за перо Йонас.

Некоторое время шуршит бумага. Костас диктует. В тетради Йонаса выстраиваются строчки.

Дописав последнюю, он тщательно промакивает страницу и небрежно говорит:

— Завтра можете не приходить. Я все равно буду заниматься. Выучу это, и еще столько же возьму дальше. Чего вам понапрасну мучиться.

— Мы и так не придем, Симас придет, — сообщает Костас.

— Симас? — Йонас даже рот разинул от удивления. — Почему Симас?

— Мы так договорились, — говорит Ромас.

— Договорились?

— Все по очереди, — объясняет Костас.

— По очереди. А кто после Симаса?

— Зигмас, потом Ниёле. Потом снова мы…

У Йонаса даже ручка выпала из рук.

— Ниёле? Ну уж нет! Кто угодно, а только не Ниёле!

— Боишься ее? — смеется Ромас.

— Не-е-ет, но… — Йонас поражен непонятливостью друзей. — Да только сами понимаете, как это будет выглядеть! Девчонка приходит к тебе и сидит. Вы когда-нибудь о чем-нибудь подобном слышали?

— А ты выучи так, чтобы ей не пришлось долго сидеть. Проверит. Если все в порядке, немножко попишете, почитаете, и уйдет, — успокаивает Костас.

Йонас понимает, что все равно отвертеться не удастся, и скрепя сердце соглашается.

— A-а, ладно… Пусть ходит.

Костас заглядывает в тетрадь Йонаса:

— А где еще два предложения?

— Сейчас! — спохватывается Йонас. — Как там было?.. Это же для меня все равно что чихнуть лишний раз. Раз — и готово!

Снова воцаряется тишина, только отчетливо звучит голос Костаса, в перерывах слышен скрип пера и тяжелые-тяжелые вздохи. Это будущий ученый Йонас Вингилис пишет упражнение по английскому языку, бормоча про себя «а» и выводя «у», как установлено неведомыми изобретателями этого чудно?го языка.

В это воскресное утро дверь открыл сам учитель. Увидев мальчиков и Ниёле, он очень обрадовался.

— Проходите прямо, дети мои, — подбадривал учитель, ласково подталкивая их вперед.

Но они шли на цыпочках, опасаясь жены учителя, хотя ее и не было в комнате. Лишь очутившись в кабинете, ребята почувствовали себя свободно. Все здесь выглядело как и раньше, только не видно было кровати. На ее месте стоял письменный стол. А сам Пуртокас, еще не так давно собиравшийся умирать, теперь оживленно сновал по комнате, подавал им стулья, несмотря на протесты и попытки ребят похозяйничать самим. Его лицо было все еще исхудалым, бледным, словно выскобленным болезнью, но просветлевшим. А под мохнатыми белыми клочками бровей светились серые добрые глаза. Их взгляд был спокойным и ласковым, казалось, что он полон теплоты летнего предвечернего часа. Учитель усаживал гостей и объяснял им: