день ото дня!

В сердцах я махнул рукой и вышел за дверь, не дожидаясь приятеля. Спустился на первый этаж, встал под тентом и сразу обратил внимание на открытую самоходную коляску с худощавым водителем-китайцем в щегольских белых перчатках. Рядом, опираясь на дорогую трость, стоял сухонький старичок в военного покроя френче.

Проклятье! Господин Чан решил самолично переговорить с нерадивым должником!

Накатила нервная дрожь, но я сразу взял себя в руки и спокойно подошел к ростовщику. Тот забрался на заднее сиденье самоходной коляски и приказал водителю:

– Оставь нас!

Когда слуга отошел, я прикрыл оставленную открытой дверцу и молча облокотился на нее. Первым разговор начинать не стал.

– Господин Орсо, – произнес тогда ростовщик и поджал губы. – Господин Орсо! Посмотрите на меня! Я с вами разговариваю!

Негромкий, слегка присвистывающий голос обычно наводил на должников самый настоящий ужас, обычно – но только не сегодня.

– Новый Вавилон – удивительный город, – медленно проговорил я, продолжая разглядывать спокойную гладь канала, – прекрасное и ужасное столь тесно сплетаются здесь воедино, что с ходу и не отличить одно от другого. И никаких стыков, никаких острых граней, одни лишь оттенки и смазанные полутона. Одна лишь серость.

– Вы бредите? – удивился господин Чан. – Я не давал вам слова!

– Серость, – кивнул я, соглашаясь со своими мыслями, – одна лишь серость. Сверху – небольшой слой белого, слишком маленький, чтобы быть заметным. Снизу все однозначно черное, такого немногим больше, но зло более активно, оно сильнее бросается в глаза.

– Перестаньте!

Я снял очки и посмотрел на ростовщика.

– Господин Чан! Прислав своего головореза с приказом отрезать мне ухо, вы погрузились так глубоко на дно, что не можете больше считаться серым. Вы – зло. И как бы я с вами ни поступил, совесть моя окажется чиста.

– Какая наглость! – оскалился старик.

Но взгляд он отвел первым. Гладкое ухоженное лицо треснуло, словно фарфоровая чашка, и пошло бессчетными морщинами.

Господин Чан бежал из Поднебесной от гнева бессмертного императора, ему льстило, что один из сиятельных оказался у него в должниках, ему нравилось повышать мне проценты и выставлять все новые и новые условия, но в основе всего лежал обычный страх.

Страхи отравляют. Уже говорил, да?

Я улыбнулся и продолжил:

– Теперь ничто не мешает мне вслух высказать предположение, что именно вы, господин Чан, натравили лис-оборотней на моего партнера Исаака Левинсона.

– Это ложь! – быстро ответил старик.

Я рассмеялся.

– Полагаю, вы сумеете убедить в этом иудеев, но представьте, сколько пяток при этом придется вылизать!

Господин Чан представил, и лицо его налилось дурной кровью.

– Не стоит со мной шутить, мальчишка!

– Чего не стоит делать, так это подсылать ко мне головорезов.

– Верни долг!

– Верну, когда придет срок.

– Срок наступил!

– Господин Чан, – произнес я со всем возможным уважением, – поднимите документы и расписки. В них нет конкретных дат. Я верну долг, как только получу контроль над фондом, но не раньше. Таково условие нашей сделки.

– Моя репутация страдает…

– О компенсации поговорим, когда я вступлю в права наследования, – отрезал я. – Кстати, не хотите стать моим поверенным? Предыдущий, к сожалению, скоропостижно скончался…

– Мы поговорим об этом позже, – угрожающе произнес ростовщик.