Родителей Арика мне пришлось убеждать в том, что не я просветил ребенка по поводу арабов.
За границей ощущение родного дома возникает, как только попадаешь в самолет израильской авиакомпании.
С женой я возвращался из командировки в Англию. В 'Боинге'-707 шесть кресел в ряду разделены узким проходом. Сейчас он был плотно заблокирован очередью в туалеты.
Вдруг по радио прозвучала моя фамилия: я должен срочно связаться со стюардессой.
Жена с тревогой посмотрела на меня, поспешно встала и вместе с соседом втиснулась в очередь, чтобы дать мне пройти. В проходе каждый с готовностью вжимался в стоящего рядом, уступая мне дорогу в голову самолета. Навстречу протискивалась стюардесса.
– Все в порядке, – сказала она, приветливо улыбаясь, радиограмма от Шмулика. Он поздравляет с празднитком твою жену и тебя и сожалеет, что сегодня не он командир самолета, в котором вы летите.
Надо же! Шмулик, пилот израильской авиакомпании, узнал, что мы возвращаемся домой этим рейсом!
Мой вид успокоил жену. Тревога исчезла с ее лица. А каждый пассажир, которому я невольно причинял неудобство, не преминул сказать: 'Слава Богу'.
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
Сколько я помню себя, я говорил по-украински. Учился в украинской школе. Нежную кожу детства сменил на отроческие колючки под поэзию Котляревского, Шевченко, Леси Украинки.
Поэтому, когда на конгрессе ортопедов в Лондоне ко мне подошел коллега, на лацкане пиджака которого была табличка с надписью 'Доктор Бобошко. Торонто. Канада.', я обрадовался тому, что, кажется, появилась возможность без труда говорить по-украински, а не копаться в карманах памяти, мучительно разыскивая куда-то запропастившееся английское слово.
Я спросил коллегу, можем ли мы перейти на украинский язык.
– Звычайно! – С энтузиазмом ответил доктор Бобошко.
И потекла беседа без всяких усилий.
Но тут стоявшая рядом жена рассмеялась и предложила мне перестать говорить на иврите.
Я стал следить за своей речью и с ужасом обнаружил, что вместо богатого литературного украинского языка, к которому я привык, из меня выплескивается окрошка из ивритских и украинских слов.
Беседа продолжалась по-английски.
РАЗНЫЕ ШКОЛЫ
На углу две молодые мамы обсуждали трудности воспитания.
– Я так отшлепала их с утра, что им хватит на целый день.
– А я как-то не могу.
– Почему? – Удивилась первая.
– Они обижаются.
Причину можно отыскать даже для беспричинной ненависти.
Всеволод, бывший московский хирург, работающий массажистом, говорит, что Израиль он возненавидел в тот день, когда пациент, сняв носки, вытер ноги носовым платком.
– Зачем? – спросил Всеволод.
– Я интеллигент. Еще в гимназии в Польше мне привили это.
– В таком случае вам следует носить с собой бутылочку с водой, сперва окроплять ноги, а уже затем вытирать их платком, – не скрывая презрения, сказал Всеволод.
Пациент деликатно промолчал, а, узнав, что массажист бывший москвич, спросил, занимался ли он и в Москве массажем.
– А как же! Я с детства мечтал об этой профессии. Как-то в кино я увидел массажиста и понял, что это предел моих мечтаний.
– Похвально, когда человек воплощает в жизнь свои идеалы.
В комнате тихо звучала приятная музыка.
– Кажется, Третий концерт Шопена для фортепиано с оркестром? – Неуверенно спросил пациент
– У Шопена нет Третьего фортепианного концерта. И вообще эту музыку написал не композитор.
– Как это – не композитор?
– Это музыка Чарли Чаплина к его фильму 'Огни большого города'.
– Да? Откуда вы знаете такие вещи?
– Когда нас готовили в массажисты, мы должны были читать книги, посещать музеи и филармонию, чтобы иметь возможность разговаривать с такими интеллигентными пациентами, как вы.
В Москве Всеволод, надо полагать, общался только с энциклопедистами, а в Израиле у него не было других пациентов. Впрочем, в Израиле даже водка кажется ему не такой сорокаградусной, как московская.
М И Р! С А Л Я М! Ш А Л О М!
Шота, переехав в Израиль, потерял неописуемое необходимое ему ощущение значимости собственной личности. Бывало, прилетишь в Москву, подкатишь к гостинице 'Россия'. Толпы командировочных тычутся к дежурному, просят, умоляют, требуют, размахивают командировочными удостоверениями. Но в ответ непреклонное: 'Мест нет'.
А он спокойно подает свой паспорт с вложенным в него червонцем, и – пожалуйста – ключ от номера, и он поднимается в лифте, опьяненный этим самым неописуемым ощущением.
Увы, потеряно, как и многое другое, что он не сумел вывезти из Грузии…
И только здесь, в Египте, куда приехала их туристская группа, вдруг вновь проросло в нем ощущение собственной значимости. Шота был подбит долларами, и в скопище нищих египтян он воспарил, словно попал в вестибюль гостиницы 'Россия'.
Была еще одна причина, кружившая голову, как рюмка чачи. Шота формально не состоял в организации 'Мир сейчас', но именно активное функционирование в рабочей партии обеспечивало ему, не ахти какому специалисту, устойчивое положение на работе. На каждом шагу Шота рекламировал миротворческую позицию своей партии, как вот этот египтянин рекламирует гипсовые бюстики Нефертити.
Его сослуживец, умение, знания и способности которого позволяли ему иметь собственное мнение, все время каркал, что даже мир с Египтом выеденного яйца не стоит.
