- Да уж не сеном.

- А чем?

- Не знаю. Чем, например, ты пахнешь, когда не моeшься?

- Говном,- уверенно ответил я.- Если ты давно не мылась, прими душ.

- Наоборот,- сказала Анфиса.- Я давно мылась.

... На самом деле от Анфисы пахло сеном. Хотя, думаю, с чего б это от нее сеном пахло? Она ж не из деревни все же. Однако пахнет до одури, а чем - хоть убейте не пойму. Опять же, почему-то кажется, что сеном, хотя голову на отсечение даю - вовсe сено так не пахнет.

Тут я почему-то чихнул, как будто мне этим сеном в носу пощекотали. Потом чихнул еще, еще, и так до тех пор, пока у бедных рыб совсем не осталось конечностей. Даже непонятно, с чего это я так расчихался. Натуральная сенная лихорадка, хотя - повторяюсь - сено здесь не при чем. Или ни пре чем (наши Писатели сами теряются в догадках).

- Вот видишь,- говорит Анфиса.- У всех так.

- Были, апчхи, преценденты?

- Были, апчхи.

- А ты-то чего? - рассердился я.- Подъябываешь?

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ РУДАКОВ И ДУРАКОВ ЗНАКОМЯТСЯ.

Рудаков: Рудаков.

Дураков: Дураков.

Рудаков: Подъябываешь?

Дураков: Знакомлюсь.

Рудаков: Ладно. Давай еще раз.

Дураков: Давай.

Рудаков: Рудаков.

Дураков: Дураков.

Рудаков: А-а! Подъябываешь!

Дураков: Да нет же.

Рудаков: Ладно. Давай в последний раз.

Дураков: Давай.

Рудаков: Рудаков.

Дураков: Дураков.

Рудаков: А-а-а! Тьфу, тьфу на тебя!

Расходятся и расстаются навек.

(КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО ОТСТУПЛЕНИЯ )

Конечно, с таким чихом заниматься любовью было сложно, но я героически закончил начатое. Некстати вспомнил про почему-то дедушку Мороза. Повеяло холодом, пахнуло бензином.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ Посреди снегов лапланских жил в избушке незаметной (по-лапланскому - в могиле)

дед Мороз - румяный череп. Пробавлялся червяками, пауком порой не брезгал, а поймает муравьишку - что же, съест и муравьишку. Спал старик в гробу хрусталь-ном, укрывался дохлой псиной, а когда зима настала, сделался бодреe духом, встал из гроба, потянулся и, намазав лыжи маслом, съел свой завтрак немудреный, ковырнулся в зубе щепкой (лыжи - и на том спасибо (грязножопыe чухонцы уважали дед Мороза)). Вот старик докушал лыжи, отрыгнулся, тихо перднул и отправился в дорогу, прихватив с собой подарки: барсуков ежей и зайцев (то-то радость будет детям, дети любят развлекаться с этой плюшевой скотиной: барсуком, ежом и зайцем. Дети ебнутся от счастья). Дед Мороз запрыгнул в сани и хлестнул кнутом оленя. Тот поморщился немного и, назвав "скотиной" деда, тотчас бросился вприпрыжку, так как дедушка, взбешенный обзывательством "скотина", вновь огрел хлыстом оленя между задними ногами. По дороге у оленя от хлыста распухли яйца, повернулся он к Морозу, постучал по лбу копытом и опять прибавил скорость, бормоча: "какая сволочь!" (потому что было больно). Дед ж открыто развлекался, кушал водку, кушал сало, пел скабрезные мотивы, по домам ходил публичным к омерзительным чухонкам, барсукам ежам и зайцам (дети ебнутся от счастья!)

Оленя с собой не брал...

На Карельском перешейке пограничник Карацупа, постигая тайны хуя, предавался зоофильству при участии Джульбарса (был Джульбарс его партнером). Он Джуль-барса жарил в жопу раскаленными щипцами. Пес же, скорчивши "омегу" (потому, что был собакой ), не желал повиноваться, и напрасно архитектор вырывался на свободу - пограничник, сдвинув брови, ласково журил любимца: "Так-то ты мне служишь, Густав! Потерпи, Джульбарс[3], немного, после пасхи станет легче. Пасха[4] - так Христос воскресни, а не то... Терпи, собако." Тут из маминой из спальни выезжает на олене дед Мороз - румяный череп с барсуком, ежом и зайцем (дети ебнутся от счастья! ) Карацупа стрельнул в воздух и от страха обосрался, заметался на Джульбарсе и воскликнул: "Не стреляйте!" Дед Мороз прибавил газу к аромату Карацупы, раздавил того оленем, барсуком, ежом и зайцем (дети ебнутся от счастья), а потом остановился, топором добил Джульбарса и, предавшись некрофильству, зоофильству и разврату, барсуку, ежу и зайцу, дети, ебнутся, от, счастья, путь продолжил вглубь России, где его заждались дети, eбанутые от счастья барсуком, ежом и зайцем. Он пронесся по России, позади оставив трупы инвалидов и безумцев, лейтенанта Иванова, сыновей его и дочек (тоже, кстати, Ивановых ) и его жены Глафиры (тоже, кстати, Ивановой), и его отца родного ( тоже, кстати Иванова ), и его родного брата (жившего под псавдонимом), и его седого друга капитана Чачахвадзе, и начальника по службе подполковника Хуево (тоже, кстати, Иванова).

Потому что не любил военных...

Дед Мороз, махая саблей, продолжал движенье к югу (между прочим, эту саблю деда спиздил у Джульбарса и не то, чтоб даже спиздил - поменялся на топорик с убиенным Карацупой, барсуком, ежом и зайцем ). По пути, махая саблей отрубил ухо Ван Гогу, отрубил Ван Гогy ухо, ухо Ван Гогу отрубил, а Чапаеву - залупу, а Толстому вышеб разум. Лев решил писать раманы и писал их очень долго, подстрекаемый женою, барсуком, ежом и зайцем. Дети, жившие в округе, тут же ебнулись от счастья, а Мороз помчался дальше, сея ужас и погибель. А потом ворвался в Город, словно гад из преисподни, растерявши по дороге барсуков, ежей и зайцев ( дети ебнулись от горя ).

А могли бы и не ебнуться.

(КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО ОТСТУПЛЕНИЯ )

Сверкая надраенными зубами, я вышeл на кухню. На кухне кот Тихон раскладывал по тарелкам вареную картошку.

- А ты тут при чем? - напустился я на него.

- Я при картошке,- невозмутимо отозвался Тихон.

- А картошка при чем?

- А картошка при мне.

Со злости я начал жрать картошку. Повар из Тихона был, как из хуя свисток.

На кухню выпорхнула Оксана со своим сраным чайником.

- Чайку захотела?- ядовито осведомился я.

- Иди ты на хуй,- обиделась она.

Я ушел к Парашину - Ефим нальет, заодно узнаю, как его здоровье.

Ефим умирал.

- Ох... худ мне, Гош,- прошепелявил он.

Я так и покатился со смеху.

- Ты чего, Гош, пьяный?- продолжал смешить меня Фима.

- Ой,-говорю,- Фим, не воняй!

- Побойся Бога, Гош, какая вонь между друзьями?

- Да,- говорю,- здорово тебя Тургенев отделал.

- Ребро сломал,- похвастался Фима.- Душа.

- Так, говоришь, выпить у тебя нет?

- Как это нет? - Фима подскочил над кроватью и залевитировал не хуже Прабху.

- Левитируeшь? - намекнул я.

- Не,- смутился Парашин.- Дрочу я редко.

- Но все же дрочишь,- настаивал я.

- Тебе коньяк или чачу? - слукавил Фима.

- Коньяк,- твердо ответил я.

- А чачу?

- Чачу - Рогову,-- сказал я.- Тазик - там.

Выходя от Парашина, я стравился с Евлампией Вшивиной-Паршивин. Евлампия обнюхала меня и говорит:

- У тебя от головы коньяком пахнет.

- А ног моих не хотите отнюхать? - предложил я.

Евлампия, конфузясь, сказала, что хочет.

- А нету,- отрезал я и ушел, думая с горечью: " Всe вы одинаковы ".

Не успел я вернуться к себе, как во входную дверь позвонили.

- Вы из Мафии? - спросил я, не открывая.

- Не,- ответили за дверью,- из эта... не из Мафии.

- Ой, лучше не лгите,- схитрил я.- Голосок у вас как из Мафии!

- Да чо там этот, как его... голосок.

- А кто вы? - додумался спросить я.

- Мы эти, как их... телеграмма.

- Кому?

- Бля, тебе!

- А от кого?

- Бля, от нас!

- А про что?

- Ну, ты это... открой эту, как ее.. дверь... И того.

- Чего того?

- Ну, ты понял.

- Не понял.

- Бля, ну ты дверь откроешь?

- Не открою,- сказал я.

- С-с-скотина,- выругались за дверью.

- А?

- Вынь хуй изо рта! Счас мы того... твою эту...

В замке заворочалась отмычка, и дверь распахнулась.

- Мне расписаться? - быстро спросил я.

- Ну, распишись... в этой... в получении.