Пациенты могут не только волноваться за чувства психотерапевта, но, как показывает сон Кэрол, еще и постигать границы его «могущества».

Кэрол — одна из моих пациенток, 60-летняя женщина, которая была вынуждена ухаживать за своей престарелой матерью (ее муж умер четыре года назад). Не так давно ее мать скончалась, и Кэрол решила переехать к своему сыну и внукам в другой штат, теперь ей было здесь слишком одиноко. На одном из наших последних сеансов она рассказала свой сон:

Мы вчетвером — я, женщина-заключенная, конвоир и вы — едем в какое-то безопасное место. Потом мы оказываемся в гостиной в доме моего сына — здесь безопасно, и на окнах решетки. Вы буквально на минуту выходите из комнаты, — возможно, в ванную, — и вдруг пуля разбивает оконное стекло и попадает в женщину. Потом вы возвращаетесь в комнату, видите ее распростертой на полу и пытаетесь помочь. Но она умирает, и у вас просто нет времени что-нибудь сделать для нее, ни даже просто поговорить.

— Какие чувства вы испытывали в этом сне, Кэрол?

— Это был настоящий кошмар. Я проснулась в страхе, сердце билось так, что, казалось, кровать трясется. Потом я долго не могла заснуть.

— Что вы думаете об этом сне?

— Надежная защита — насколько это возможно: и вы, и конвоир, и оконная решетка. Однако жизнь этой женщины нельзя было защитить.

Мы продолжили обсуждать сон, и в какой-то момент Кэрол почувствовала, что смысловой центр сновидения, ключевое послание — то, что никто не сможет предотвратить ее смерть, так же, как смерть той женщины. Она поняла, что в этом сне она играла две роли: саму себя и женщину-заключенную. Дублирование личности в снах — не редкость; основатель гештальт-терапии Фриц Перлз считал, что во сне любой человек, любой физический объект является репрезентацией некоторых сторон сновидца.

Сон Кэрол, как ничто другое, разрушил миф о том, что я при любых обстоятельствах смогу защитить ее. В этом сновидении много интригующих моментов (например, представление Кэрол о самой себе, выраженное дублированием ее личности; представление о жизни с сыном, вызвавшее образ комнаты с зарешеченными окнами). Однако, имея в виду приближающееся окончание терапии, я решил сосредоточиться на наших отношениях, особенно на границах, моего «могущества». Кэрол поняла, что сон содержал в себе следующее послание: даже если она решит не переезжать к сыну, а остаться здесь и поддерживать связь со мной, я все же не смогу защитить ее от смерти.

На трех последних сеансах мы работали с тематикой, возникшей из этого открытия. Это не только помогло сделать окончание нашей терапии менее болезненным для Кэрол, но и послужило пробуждающим переживанием. Яснее, чем когда-либо, Кэрол поняла, что существуют границы того, что она может получить от других людей. Хотя человеческие отношения смягчают боль, они все же не способны «отменить» условий человеческого существования, которые эту боль причиняют. Сделанное открытие придало Кэрол силу, которая пребудет с ней, в каком бы штате она ни жила.

И наконец, последний пример сновидения, освещающего некоторые аспекты взаимоотношений психотерапевта и пациента.

Вы — тяжело больной пациент, а я ваш врач. Но, вместо того чтобы лечить вас, я все время спрашиваю, причем довольно настойчиво, были ли вы счастливы в жизни. И я хочу, чтобы вы мне сказали, что жизнь — не просто кусок дерьма.

Когда я спросил Фила, 80-летнего пациента, которого мучил страх смерти, что он думает по поводу своего сна, он тут же ответил, что у него было чувство, будто он высасывает мою кровь, требуя слишком многого. Сновидение иллюстрирует это переживание: хотя я выступаю в роли больного, а он — врача, все же именно его нужды перевешивают все остальное, и он продолжает просить чего-то у меня. Собственные болезни, друзья, которые умирают или становятся инвалидами, — все это приводит Фила в отчаяние, и он хочет, чтобы я дал ему надежду и сказал: жизнь — это не просто кусок дерьма. Сон подтолкнул Фила задать мне прямой вопрос:

— Я для вас — слишком тяжелое бремя?

— У нас у всех одно и то же бремя, — ответил я, — и ваша конфронтация с «червяком в сердцевине» (так Фил называл смерть) для меня не только боль, но и наука. Я с нетерпением жду наших сеансов, и смысл моего существования в том, чтобы помочь вам вновь обрести жизненную энергию и установить связь с той мудро стью, которая пришла к вам вместе с жизненным опытом.

Я начал эту книгу с замечания, что страх смерти редко включается в психотерапевтический контекст. Психотерапевты избегают этой темы по ряду причин: они отрицают наличие или значимость страха смерти; утверждают, что страх смерти — маскировка иных страхов; боятся вспышек собственного страха; проблема смертности человека вызывает у них отчаяние и приводит в замешательство.

Надеюсь, что с помощью этой книги мне удалось убедить вас в том, что можно и нужно исследовать все страхи, даже самые темные. И не просто исследовать, но и противостоять им. Но для этого нам нужен новый инструментарий — другой набор идей и другой тип взаимоотношения психотерапевта и пациента. Я предлагаю обратить внимание на идеи великих мыслителей, которые бесстрашно вглядывались в лицо страха смерти. Я предлагаю выстроить новую модель психотерапевтических отношений, основанную на внимании к экзистенциальным жизненным фактам. Каждому человеку суждено испытать в жизни и моменты радости, и неизбежное отчаяние.

«Подлинность», ключевой фактор эффективности терапии, обретает новое измерение, если психотерапевт честно работает над экзистенциальными вопросами. Нам пора отбросить все предрассудки медицинской модели, которая предполагает, что пациент, страдающий странным недугом, нуждается в бесстрастном, безупречном, «герметично закупоренном» лекаре. Нас всех ранит осознание нашей смертности, и каждому человеку знаком страх смерти — «червячок», пожирающий сердцевину нашего существования.

Максима Ларошфуко «Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор», которую я взял в качестве эпиграфа, отражает распространенное убеждение, что опасно смотреть в упор что на солнце, что на смерть. Никому не порекомендую вглядываться в солнце, однако смерть — совсем другое дело. Внимательный, немигающий взгляд на смерть — вот самая суть этой книги.

В истории множество примеров того, как люди всячески пытались отрицать смерть. Никто не осмыслил жизнь полнее, чем Сократ, но и он пошел на смерть, благословляя освобождение от бренного тела, и был уверен, что проведет вечность в философских беседах с равными ему по духу людьми.

Современные исследования в области психотерапии, так последовательно развивающие необходимость рефлексии, так настойчиво раскапывающие глубинные слои личности, тоже в испуге отшатываются от темы страха смерти. А тем не менее этот страх оказывает огромное, если не определяющее, влияние на нашу эмоциональную жизнь.

Последние два года, общаясь с друзьями и коллегами, я на собственном опыте ощущал это уклонение. Обычно, погружаясь в процесс написания очередной книги, я много и подолгу беседую с людьми о своей работе. С этой книгой было не так. Мои друзья часто спрашивали меня, над чем я сейчас тружусь. Стоило мне ответить, что я пишу о преодолении страха смерти, как собеседник умолкал. Лишь единицы принимались задавать вопросы, чаще всего мы просто меняли тему.

Я же считаю, что со страхом смерти мы должны работать так же, как и с любым другим страхом. Мы должны смело взглянуть в лицо неизбежной кончине, свыкнуться с ней, проанализировать ее, может быть, поспорить — и избавиться от искаженных детских представлений о смерти, которые и вызывают у нас страх.

Давайте не будем говорить, что смерть — это невыносимо больно, что мысль о ней уничтожает личность; не станем отрицать мимолетность жизни, на том лишь основании, что признать ее — якобы значит лишить жизнь смысла. За такое отрицание придется заплатить — сужением нашего внутреннего мира, замутнени-ем видения, притуплением разума. В конечном счете мы оказываемся в ловушке самообмана.