– Я прошу прощения за тот случай с куклами, – поклонилась я.

Гость был очень мил, но атмосфера в комнате стала слегка мрачноватой. К счастью, чуть позже окасан привела несколько опытных гейко, и они умело принялись оживлять вечеринку.

А я вынесла для себя два важных решения: 1) Всегда проявляй уважение к старшим сестрам; 2) Никогда не конфликтуй и не веди себя грубо при клиентах.

Мне необходимо было показать мисс К., что меня не испугал ее ужасный поступок. На следующий день, проявив инициативу, я отправилась нанести ей визит. Моя рука была перевязана и сильно болела, но я сделала вид, что ее вины в этом не было.

– Онесан, – сказала я, – я прошу прощения за вчерашнее.

– Хорошо. Что у тебя с рукой?

– О, я такая неуклюжая. Я не смотрела, куда иду, и упала. Это не страшно. Мне хочется поблагодарить вас за все советы, которые вы дали мне вчера вечером. Я обязательно прислушаюсь к ним и постараюсь поступать так в будущем.

– Да, конечно, – она была просто убита и поражена тем, что я сознательно веду себя так, будто ничего не случилось. – Не хочешь ли чашечку чая?

– Это очень мило с вашей стороны, но мне действительно надо идти. Я еще не закончила занятия. До свидания.

Я одержала верх. Она больше никогда меня не трогала.

Среди превратностей начала карьеры, кроме постоянного общения с трудными людьми, я должна еще особо отметить жесткие требования графика, который включал дневные уроки, вечерние озашики и регулярные публичные выступления.

Возьмем мои первые полгода. Пятнадцатого февраля я начала подготовку к Мияко Одори. Двадцать шестого марта – стала майко. Мияко Одори открылся первого апреля, семь дней спустя, и проходил целый месяц. Затем я танцевала на нескольких специализированных представлениях в Новом театре Кабукиза в Осаке весь май. После чего я сразу же приступала к репетициям для представлений Роккагай в июне.

Я не могла дождаться этого. Роккагай обозначает «пять карюкаи», это единственное время в году, когда все карюкаи Киото объединяются и делают совместное представление, показывающее различные стили наших танцев. (Раньше в Киото существовало шесть карюкаи, теперь осталось только пять, так как Шимабара больше не действует.

Я ждала встречи с другими девушками и хотела пережить чувство сопричастности, но вскоре была разочарована. Во всем этом чувствовалась плохо замаскированная конкуренция. Порядок, по которому карюкаи появляются в программе, фактически определен. Гион Кобу сохранял ежегодную привилегию выступать первым, так что это сокращало борьбу, но все равно было неприятно смотреть на бесчисленные конфликты. Они навсегда уничтожили мои фантазии о «большой счастливой семье».

Я быстро становилась самой популярной майко в Киото, что означало множество приглашений на озашики в очая в других карюкаи, вне Гион Кобу. Их владельцы очень хотели видеть меня, и, если приглашение было достаточно важным, мама Масако принимала его. Посещения других карюкаи не казались мне странными: я наивно полагала, что все, что хорошо для бизнеса, хорошо для тех, кто принимает в этом участие.

Однако в Гион Кобу не все разделяли мое мнение. Другие майко и гейко думали, что я внедряюсь в чужие карюкаи, и одна из них даже вкрадчиво спросила:

– Так ты из какого карюкаи? Фотографировать майко – любимое занятие туристов и папарацци в Киото. Я была часто окружена фотографами, когда переходила от одной работы к другой. Однажды я поехала на вокзал, чтобы сесть на поезд в Токио. Мое лицо было везде. В киосках продавались сумки, рекламирующие Киото, с моей фотографией на них. Никогда раньше я не видела этот снимок и не давала разрешения использовать его в коммерческих целях. Я разозлилась, на следующий день я ворвалась в Кабукаи.

– Как смеет кто-то использовать мою фотографию без моего разрешения? – я требовала ответа.

Мне исполнилось пятнадцать, но человек за столом разговаривал со мной так, будто мне было четыре года.

– Так-так, Мине-тян, – не волнуйся, твоя хорошенькая головка помогает в наших взрослых делах. Считай, что это – цена за известность.

Не стоит говорить, что я не была удовлетворена его ответом. Я вернулась обратно после уроков и до тех пор приставала к кому-то, пока мне не позволили поговорить с директором, но это оказалось ненамного лучше. Тот только повторил мне, что ничего страшного не случилось.

Так продолжалось годами.

Я никогда не позволяла своему растущему недовольству вмешиваться в то, что мне было нужно сделать. В середине июня закончились представления Роккагай, и к тому времени я оказалась совершенно разбита. Мне нужно было приступать к репетициям для Юкатакай, летних танцев, устраиваемых школой Иноуэ, но мое тело не справлялось с такими нагрузками, и в конце концов я слегла.

У меня был острый приступ аппендицита, и меня должны были прооперировать. Пришлось оставаться в больнице десять дней. Кунико неотлучно сидела при мне, хотя первые четыре дня я все время спала и совсем ничего о них не помню.

Позже Кунико рассказывала мне, что и во сне я отрабатывала свой график. «Мне нужно в шесть быть в Итирикитей, а потом в семь отправиться к Томиё», – повторяла я во сне.

Наконец я проснулась.

Меня пришел проведать главный врач и поинтересовался, как обстоит дело с газами.

– Газами?

– Да. Они пока еще не выходили?

– Выходили? Откуда?

– Я имею в виду пускать ветры. Вы пукали?

– Извините, – с негодованием сказала я, – я такими вещами не занимаюсь.

Затем я спросила у Кунико, не заметила ля она чего-нибудь, но та сказала, что ничего не слышала. Доктор в любом случае решил все записывать.

Мама Масако так же пришла навестить меня.

– Как ты себя чувствуешь? – добродушно спросила она. А потом с ехидной ухмылочкой добавила: – Знаешь, тебе нельзя сейчас смеяться, потому что у тебя швы и будет очень больно.

Она положила руку на голову и состроила смешную рожу.

– Нравится? – спросила она. – А вот эта?

Вся эта демонстрация была настолько ей несвойственна, что я рассмеялась так, что не могла остановиться. Мне было больно, и по лицу катились слезы.

– Пожалуйста, перестань, – просила я.

– Обычно ты спишь, когда я прихожу, и мне скучно, а сейчас весело. Я обязательно приду еще.

– Вовсе не обязательно, – сказала я, – и передай всем, чтобы перестали посылать мне столько цветов.

В комнате было так много букетов, что трудно стало дышать. Мне это очень надоело. Мама убедила моих друзей принести мне мангу – толстую книгу комиксов, которую японские подростки обычно проглатывают, как печенье.

Самым лучшим в больнице было то, что я могла проводить целые дни, читая мангу: дома у меня никогда и ни на что не хватало времени. Я просто расслабилась: читала, смеялась, болела.

Все десять дней, которые я пробыла в больнице, я надеялась, что смогу выписаться на день раньше положенного. Мне уже много лет хотелось почувствовать, что такое очаохику, и вот теперь у меня была возможность. Окия уже распространил объявления о том, что эти десять Дней я недоступна и никакие заказы приниматься не будут. Это давало мне шанс попробовать очаохику.

К вечеру гейко всегда одевается в традиционную для работы одежду, даже если по графику у нее нет встреч. Благодаря этому она может немедленно собраться, если поступит срочный вызов. Термин «очаохику» используется тогда, когда гейко должна одеться, но ей некуда пойти. Другими словами, магазин открыт, а покупателей нет.

У меня были заполнены все вечера, с тех пор как я начала работу, и ни разу не было возможности испытать очаохику. Я думала, что хотя бы раз это тоже нужно попробовать. Для начала я приняла ванну.

Я чувствовала себя великолепно в нашей прекрасной ванной, после больничной.

Заклеив шрам, чтобы он не промок, я спокойно блаженствовала.

Члены семьи и Кунико были единственными людьми, которым позволялось принимать ванну в окия. Все остальные ходили в городские общественные ванны, что было нормой в те времена. Мало кто в Японии имел собственную. Насладившись купанием, я отправилась к парикмахеру.