Этот фрагмент мне вспоминается особенно отчётливо возможно потому, что является наиболее важным из всего. Когда он писал это, он испытал мгновенный испуг и готов был вычеркнуть слова “Целиком и полностью. До последней крошки”. Ведь это сумасшедствие. Мне кажется, он понял это. Но он не видел никаких логических причин к тому, чтобы их вычеркнуть, и теперь уж было бы слишком поздно проявлять малодушие. Он отмахнулся от этого предостережения и оставил слова на месте. Он положил карандаш и затем… почувствовал, как что-то отпустило его. Как будто что-то внутри у него было напряжено до отказа и теперь лопнуло. Но было слишком поздно. Он стал понимать, что отошёл от своей исходной позиции. Он уже не толкует о метафизической тройственности, он говорит об абсолютном монизме. Качество — это источник и сущность всего. На ум пришёл целый поток философских ассоциаций. Так учил Гегель с его Абсолютным разумом. Абсолютный разум также свободен и от объективности, и от субъективности. Однако Гегель говорил, что Абсолютный разум источник всего, но затем исключил из этого “всего” романтический опыт. Гегелевский Абсолют был полностью классическим, совершенно рационален и целиком упорядочен.

Качество же не такое.

Федр вспомнил, что Гегеля считают мостом между западной и восточной философией. И веданту у индусов, путь таоистов и даже Будду характеризовали как абсолютный монизм, подобный Гегелевской философии. Федр, однако, в то время сомневался в том, что мистические Единства и метафизические монизмы взаимно преобразуемы, ибо мистические Единства не признают никаких правил, а метафизические монисты руководствуются ими. Его качество было метафизическим образованием, а не мистическим. Так ли? И в чём тогда разница?

Он сам ответил, что разница в определении. Метафизическим образованиям дают определения. Мистическим Единствам — нет. Тем самым качество становится мистическим. Нет. Оно в действительности и то, и другое. Хоть до сих пор чисто в философском плане он считал его метафизическим, он всё время отказывался давать ему определение. И это также делало его мистическим. Неподатливость к определённости освобождала его от правил метафизики.

Затем по наитию Федр подошёл к книжной полке и отыскал маленькую, синюю книжку в картонном переплёте. Много лет тому назад он переписал эту книгу от руки и сам переплёл её, когда не нашёл её нигде в продаже. Это была “Дао дэ цзин” Лао-цзы, которой уже 2400 лет. Он стал вчитываться в строчки, как делал это много раз и раньше, но теперь он стал изучать её в том плане, а не сработает ли некоторая подстановка. Он стал читать и одновременно толковать её.

Он прочёл:

Качество, которое можно определить, не является Абсолютным качеством

Он утверждал то же самое.

Названия, которые можно ему дать, не являются Абсолютными.

Оно источник неба и земли.

Будучи названным, оно мать всех вещей…

Точно.

Качество (романтическое качество) и его проявления (классическое качество) по своей природе одно и то же. Когда оно становится классически выявленным, то получает различные названия (субъект и объект).

Романтическое качество и классическое качество совместно можно назвать “мистическим”.

Воротами в тайну всей жизни служит переход от одной тайны к другой, ещё более глубокой.

Качество вездесуще.

Сфера его применения неисчерпаема!

Бездонно!

Как источник всего на свете…

И кажется, оно остаётся кристально чистым как вода.

Не знаю, чей оно Сын.

Образ того, что существовало до Бога… Оно вроде бы сохраняется всегда, беспрерывно. Черпай его, и оно легко тебе послужит…

На него смотришь, но его нельзя увидеть… слушаешь его, но его не слышно… хватаешься за него, но до него не дотронешься… все эти три свойства ускользают от нашего восприятия, следовательно они сливаются в одно единое целое. Не потому, что оно встало, возник свет, Не потому, что оно село, стало темно.

Беспрестанное, беспрерывное,

Его нельзя определить

И снова возвращается в царство ничего

Вот почему оно называется формой бесформенного

Образом ничего

Вот почему его зовут неуловимым

Столкнись с ним и не узнаешь его в лицо,

Последуй за ним и не увидишь его спины.

Тот, кто крепко держится за качество старого

Способен познать первобытные начала

Которые являются продолжением качества.

Федр читал строчку за строчкой, стих за стихом, видел как они сходятся, подходят, попадают на место. Точно. Вот это он и имел в виду. Вот об этом-то он и толковал всё время, только очень бледно, механистически. В этой книге не было ничего смутного или неточного. Она была в высшей степени чёткой и определённой. Он ведь об этом и говорил, только на другом языке с другими корнями и истоками. Из другой долины он видел, что находится в этой долине, теперь это не рассказ чужих людей, но часть той долины, откуда он сам. Он теперь видел всё. Он нарушил кодекс.

Продолжал читать. строка за строкой. Страница за страницей. Ни одного расхождения. То, о чём он всё время говорил как о качестве, было здесь, Это Дао, великая центральная формирующая сила всех религий, восточных и западных, прошлых и настоящих, всего знания, всего.

Затем он глянул мысленным взором и уловил свой собственный образ, понял, где он есть и что видит, и… Не знаю, что про-изошло в самом деле… но теперь тот обрыв, который Федр по-чувствовал раньше, внутреннее разделение ума, вдруг набрал инерцию, как это бывает с камнями на вершине горы. Не успел он остановиться, как вся накопившаяся масса осознания начала перерастать и превращаться в лавину мыслей и осознания, вы-шедшего из под контроля. При каждом дополнительном нарастании по пути вниз эта масса высвобождала в сотни раз больше своего объёма, а дальше вырывалось в сотни раз больше новой массы, и затем в сотни раз больше того, и так далее и далее. Шире и больше, до тех пор, пока не на чем стало держаться. Не осталось ничего.

Под ним рухнуло всё.

— Ты ведь не очень смелый, а? — спрашивает Крис.

— Нет, — отвечаю я и вытягиваю между зубов шкурку салями, чтобы снять мясо. — Но ты и не подозреваешь, какой я умный.

Теперь мы уже порядочно спустились с гребня, и смешанный сосняк с лиственным подлеском здесь гораздо выше и гуще, чем на этой же высоте на другой стороне каньона. Очевидно сюда попадает больше дождя. Я жадно глотаю воду из котелка, который Крис набрал здесь из ручья, и смотрю на него. По его выражению я понимаю, что он уже смирился с тем, чтобы идти вниз, и нет необходимости убеждать его или спорить. Обед мы заканчиваем частью пакетика с конфетами, запиваем это ещё котелком воды и откидываемся назад на землю, чтобы отдохнуть. Ключевая горная вода вкуснее всего на свете.

Немного спустя Крис заявляет: “Я могу нести теперь и груз потяжелей”.

— Ты уверен?

— Конечно уверен, — несколько заносчиво отвечает он.

Я с признательностью перекладываю кое-что из тяжелых вещей в его поклажу, затем мы надеваем вещмешки, сидя на земле и продевая руки в лямки, и только потом встаём. Разница в весе ощутима. Когда он в настроении, то бывает вполне внимательным.

Отсюда и дальше спуск проходит довольно медленно. На этом склоне очевидно рубили лес, подлесок здесь выше головы и поэтому идти приходится медленно. Надо будет обходить это место.

В данной шатокуа мне хочется отвлечься от интеллектуальных абстракций исключительно общего характера и перейти к надежным, практическим повседневным сведениям, и я не совсем уверен, как это надо делать.

Одной из особенностей первопроходцев, о которой не часто упоминают, является то, что они неизменно, по своей природе, неряшливы. Они ломятся вперёд, видя перед собой только благородную цель вдалеке, и никогда не замечают тот мусор и отходы, которые оставляют после себя. Кому-то другому приходится убирать за ними, а это не очень-то славная или интересная работа. Надо внутренне собраться, чтобы заняться ею. И когда настроишься на такое невесёлое дело, то не так уж всё и плохо.