— Совсем как в парке, — говорит Крис. — Как далеко видать вокруг. — Настроение у него вроде бы улучшилось по сравнению со вчерашним. Думаю, что теперь из него получится хороший путешественник. Лесная тишина благоприятно воздействует на всех.

Мир теперь, по Федру, состоит из трёх компонентов: ума, вещества и качества. Его вначале не беспокоило, что он не установил между ними никаких взаимоотношений. Если над отношениями духа и материи бились веками и ничего ещё не решили, то зачем ему за несколько недель добиваться каких-либо выводов в отношении качества? Итак, он оставил его в покое. Он как бы положил эту мысль в долгий ящик, куда он складывал многие вопросы, на которые у него сразу не находилось ответа. Он знал, что рано или поздно придётся установить взаимосвязь в этой метафизической троице субъекта, объекта и качества, но не торопился что-либо делать. Ему было так хорошо находиться в безопасности от этих рогов, что он расслабился и предавался блаженству, пока это было возможно.

Однако впоследствии он исследовал его повнимательней. Хотя логических возражений против метафизической троицы, трехголовой действительности, не было, такие троицы встречаются редко, и они весьма непопулярны. Метафизик обычно стремится либо к монизму, например к Богу, который даёт объяснение природы мира как проявление одной единственной вещи, либо к дуализму, такому как материя-дух, который разъясняет его как две вещи, либо оставляет его плюрализму, который толкует мир как проявление бесконечного множества вещей. Но три — неудобное число. Сразу же хочется узнать: Почему три? Каково взаимоотношение между ними? И когда потребность расслабиться поутихла, Федра также заинтересовало это взаимоотношение. Он отметил, что хоть обычно качество ассоциируется с предметами, ощущение качества иногда возникает безотносительно к какому-либо предмету. Вначале это навело его на мысль, что, возможно, качество полностью субъективно. Но субъективное удовольствие — совсем не то, что он подразумевал под качеством. Качество снижает субъективность. Качество выводит из замкнутости, заставляет осознать мир вокруг себя. Качество противопоставлено субъективности.

Не знаю уж, сколько он передумал, прежде чем пришёл к этому, но в конечном итоге он понял, что качество нельзя независимо увязать ни с субъектом, ни с объектом, его можно найти только во взаимоотношении их друг с другом. Вот в этой точке и сходятся субъект и объект.

Стало уже тепло.

Качество — это не вещь. Это явление.

Теплее.

Это явление, при котором субъект начинает осознавать объект. А поскольку без объекта не может быть субъекта, ибо объект пробуждает самосознание субъекта, — качество — такое явление, при котором делается возможным осознание и субъекта и объекта. Горячо.

Теперь он понял, что нашёл.

Это значит, что качество не просто результат коллизии между субъектом и объектом. Само наличие субъекта и объекта выводится из явления качества. Явление качества есть причина субъекта и объекта, которые ошибочно считают причиной качества! Теперь он ухватил за горло всю эту проклятую злую дилемму. У дилеммы всё время была невидимая порочная предпосылка, для которой нет логического обоснования, что качество — следствие субъекта и объекта. Но ведь это не так! Он достал скальпель.

Солнце качества, — записал он, — не вращается вокруг субъекта и объекта нашего существования. Оно не просто пассивно освещает их. Оно не подчинено им никоим образом. Оно само породило их. Они подчинены ему!

И в тот миг, когда он записал это, он понял, что достиг некоего рода кульминации мысли, к которой он бессознательно стремился очень долгое время.

— Синее небо, — кричит Крис.

Вот оно, высоко над нами, узкая полоса голубизны между стволов деревьев.

Мы ускоряем шаг, пятна голубого становятся всё больше и больше сквозь кроны деревьев, и вскоре мы видим, что деревья редеют, а на вершине пустое место. Когда до вершины остаётся метров пятьдесят, я говорю:”Бежим!” и бросаюсь вперёд, вкладывая в усилие все остатки энергии, которую сохранил. Я бегу изо всех сил, но Крис догоняет меня. Затем со смехом обходит. При тяжёлом грузе и большой высоте мы не устанавливаем никаких рекордов, но всё же бежим во всю прыть. Крис добегает первым, когда я только-только появляюсь из-за деревьев. Он вскидывает руки и кричит: “Победил!” Эгоист.

Когда я добираюсь туда, дыхание у меня настолько трудное, что я не могу разговаривать. Мы сбрасываем поклажу с плеч долой и ложимся на скалы. Корочка земли подсохла на солнце, а под ней грязь от вчерашнего дождя. Под нами на много миль вокруг за лесистыми склонами и полями позади них раскинулась долина Галлатин. В одном из углов долины расположен Бозмен. Какой-то кузнечик спрыгивает со скалы и пролетает над нами прочь над верхушками деревьев.

— Дошли! — говорит Крис. Он очень счастлив. Я всё ещё настолько запыхался, что не могу ответить. Снимаю сапоги и носки, промокшие от пота, и кладу их на камень для просушки. В задумчивости я разглядываю их, а пар от них вздымается к солнцу.

Очевидно, я уснул. Жарко греет солнце. На часах у меня без нескольких минут полдень. Я заглядываю за камень, к которому прислонился, и вижу что Крис крепко спит с другой его стороны. Несколько выше лес кончается, и голые серые скалы уходят к пятнам снега. Можно было бы взбираться по склону этого хребта прямо тут, но ближе к вершине это будет опасно. Некоторое время я смотрю на вершину горы. Что это Крис сказал по поводу того, что я якобы говорил вчера вечером? — “Увидимся на вершине горы?”… нет… “Я встречусь с тобой на вершине горы.” Как же могу я встретить его на вершине горы, если мы уже вместе? В этом есть нечто очень странное. Он также говорил, что я сообщил ему ещё что-то позавчера, — что здесь так одиноко. Но это же противоречит тому, что я в действительности думаю. Я вовсе не считаю, что здесь одиноко. Шум падающего камня отвлекает моё внимание к другой стороне горы. Никакого движения. Всё совершенно спокойно Всё в порядке. Такие камнепады слышатся всё время. Но иногда не такие уж малые. С таких мелких падений иногда начинаются лавины. Если находишься над ними или сбоку от них, то наблюдать за ними интересно. Но если они над вами — ничего не поделаешь. Приходится просто ждать, когда она нагрянет.

Люди говорят во сне странные вещи, но с чего бы я говорил, что встречусь с ним? И почему он считает, что я не спал? Здесь что-то совсем не так, это вызывает очень плохое предчувствие, но я никак не пойму, в чём дело. Сначала появляется такое чувство, а затем пытаешься выяснить, с чего бы это. Слышу, как шевелится Крис, оглядываюсь и вижу, что он осматривается.

— Где мы? — спрашивает он.

— На вершине хребта.

— А-а-а, — тянет он улыбаясь.

Я раскрываю приготовленный на полдник швейцарский сыр, перчики и крекеры. Аккуратно нарезаю сыр, затем перчики на кусочки. В тишине всё делается так опрятно.

— Давай построим здесь шалаш, — предлагает он.

— О-х-х-х, — застонал я, — и тащиться сюда каждый день?

— Конечно, — дразнит он. — Ведь было же совсем не трудно.

Вчерашний день для него уже далёкое прошлое. Я подаю ему сыру и крекеры.

— О чём ты всегда думаешь? — спрашивает он.

— О тысяче вещей, — отвечаю я.

— Каких?

— Большинство из них тебе будут совершенно непонятны.

— Например?

— Например, я говорил тебе, что встречусь с тобой на вер-шине горы.

— А-а-а, — тянет он и смотрит вниз.

— Ты говорил, что я разговаривал как пьяный.

— Нет, не пьяный, — произносит он, всё ещё глядя вниз. Но то, как он отводит взгляд, заставляет меня усомниться, что говорит он правду.

— Так как же?

Он не отвечает.

— Так как же, Крис?

— Просто иначе.

— Как?

— Ну, не знаю! — Он глянул на меня, и в глазах у него мелькнул страх. — Ты говорил так, как когда-то давно, — отвечает он и снова смотрит вниз.

— Когда?

— Когда мы жили здесь.