106
Пронзительно цикады стрекотали,
Лесной туман вставал со всех сторон,
Скакали кони, травы трепетали,
И раздавался колокола звон,
И призраки в тумане возникали,
И снился мне Онести странный сон:
Красавиц ужас, гончие собаки
И тени грозных всадников во мраке!
107
О Геспер! Всем отраду ты несешь
Голодным ужин и приют усталым,
Ты птенчикам пристанище даешь,
Ты открываешь двери запоздалым,
Ты всех под кровлю мирную зовешь,
Ты учишь всех довольствоваться малым,
Всех сыновей земли под кров родной
Приводишь ты в безмолвный час ночной.
108
О сладкий час раздумий и желаний!
В сердцах скитальцев пробуждаешь ты
Заветную печаль воспоминаний,
И образы любимых, и мечты;
Когда спокойно тающий в тумане
Вечерний звон плывет и темноты
Что эта грусть неведомая значит?
Ничто не умерло, но что-то плачет!
109
Когда погиб поверженный Нерон,
Рычал, ликуя, Рим освобожденный:
«Убит! Убит убийца! Рим спасен!
Воскрешены священные законы!»
Но кто — то, робким сердцем умилен,
На гроб его с печалью затаенной
Принес цветы и этим подтвердил,
Что и Нерона кто-нибудь любил.
110
Нерон… но это снова отступленье:
Нерон и всякий родственный ему
Нелепый шут венчанный — отношенья
К герою не имеют моему!
Я собственное порчу сочиненье
И осрамлюсь по случаю сему!
(Мы в Кембридже смеялись над бедняжками
И звали отстающих «деревяшками».)
111
Но докучать я не желаю вам
Эпичностью моей — для облегченья
Я перережу песню пополам,
Чтоб не вводить людей во искушенье!
Я знаю, только тонким знатокам
Заметно будет это улучшенье:
Мне Аристотель дал такой совет.
(Читай его «Поэтика», поэт!)
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Поэму начинать бывает трудно,
Да и кончать задача нелегка:
Пегас несется вскачь — смотри, как чудно!
А вскинется — и сбросит седока!
Как Люцифер, упрямец безрассудный,
Мы все грешим гордынею, пока
Не занесемся выше разуменья,
Тем опровергнув наше самомненье.
2
Но время всех умеет примирить,
А разные напасти научают
Людей — и даже черта, может быть,
Что безграничным разум не бывает.
Лишь в юности горячей крови прыть
Стремит мечты и мысли затмевает;
Но, приближаясь к устью наших дней,
Мы думаем о сущности страстей.
3
Я с детства знал, что я способный малый,
И укреплял в других такое мненье;
Я заслужил, когда пора настала,
Признание и даже одобренье.
Теперь — моя весна уже увяла,
Давно огонь воображенья,
И превращает правды хладный блеск
Минувших дней романтику в бурлеск.
4
Теперь, когда смеюсь над чем — нибудь,
Смеюсь, чтоб не заплакать, а вздыхаю
Лишь потому, что трудно не вздохнуть!
Апатию свою оберегая,
Должны мы сердце в Лету окунуть!
Фетида, в Стиксе первенца купая,
Его оберегла от бед и зал,
Но я бы воды Леты предпочел.
5
Меня винят в нападках постоянно
На нравы и обычаи страны.
Из каждой строчки этого романа
Такие мысли якобы ясны.
Но я не строил никакого плана,
Да мне и планы вовсе не нужны;
Я думал быть веселым — это слово
В моих устах звучит, пожалуй, ново!
6
Боюсь, для здравомыслящих людей
Звучит моя поэма экзотически;
Лукавый Пульчи, милый чародеи,
Любил сей жанр ирон-сатирический
Во дни бесстрашных рыцарей и феи,
Невинных дев и власти деспотической.
Последняя найдется и у нас,
Но прочих всех давно иссяк запас.
7
Почти о современниках пишу я;
Правдиво ль я изображаю их?
Не повторю ль ошибку роковую
Пристрастных ненавистников моих?
И все же я не слишком негодую:
Нужна ж свобода слова и для них!
Но Аполлон меня за ухо тянет
И просит говорить о Дон-Жуане.
8
Оставил я героя моего
Наедине с его подругой милой.
Остановилось время для него
И на минуту косу опустило.
Оно не поощряет никого
И никогда влюбленных не любило,
Но ими любовалось от души:
Уж очень были оба хороши!
9
Их лиц испортить не могли морщины,
Их старость не могла бы оскорбить,
Не смела бы седая паутина
Их шелковые волосы покрыть.
В них для недуга не было причины,
В них не было того, что может гнить:
Увянуть пальма юная не может,
Ее одна лишь буря уничтожит.
Вы читаете Дон Жуан
