Заблестел клинок меча, который Юайс продолжал держать в руке и который медленно выходил из огромного пятака зверя, куда он вошел по самую рукоять. И Гаота, которую трясло от ужаса, потому что в свите герцога ей почудился кто-то, которому тот же страшный Нэмхэйд годился лишь в мелкие служки, вдруг почувствовала слезы облегчения на лице.

– Ты не испугалась за него? – всхлипнула она, посмотрев на Глуму.

– Я всегда боюсь за Юайса, – прошептала та. – Но в этот раз ему ничто не грозило. Поверь мне. Хотя ни одна из стрел этого самодовольного вельможи не нанесла кабану серьезного урона.

– А ты больше ничего не почувствовала? – спросила Гаота.

– Холод, – после недолгой паузы ответила Глума. – Но он исходил не от герцога.

– Там был кто-то, кто затеял все это в Граброке!.. – прошептала девчонка.

Юайс вытер клинок, так похожий на клинок Гаоты, убрал его в ножны, наклонился и поднял выпавшую из туши кабана стрелу, затем окинул взглядом окаменевших стражников, кивнул Глуме, посмотрел на Гаоту.

– Смотри-ка, вот она, диргская стрела.

– Ты хочешь сказать… – робко начала Гаота.

– Нет, – перебил ее Юайс. – Пока я ничего не хочу сказать. Тем более что стрела не точно такая же. Однако меч мне от той пакости, что сидела в Цае, очистить удалось. И в свите Диуса действительно был кто-то, кто правит и Нэмхэйдом. Они проверяли меня. Второй раз.

Гаота оглянулась на ошалевших стражников. Глума подала коня вперед и спросила:

– Они добились своего?

– Добьются, – пробормотал Юайс.

Бас

Дойтен пожалел о том, что решил спуститься в мертвецкую, уже на лестнице. Ключник о чем-то бормотал, скрипел старческим голоском, как железная дверь в холодном подземелье, потом зажигал лампы, жалуясь, что масла мало, не допросишься, да и льда мало, хорошо, что зима близко, а случись этакая напасть в жару? А сколько еще трупов будет, одному Нэйфу известно, да и то… Дойтен хотел уже было одернуть старика, рыкнуть на него так, как он умел, но жила какая-то надежда в нем, что Кач ошибся. Или еще кто-то ошибся. И не его подруга лежит в сером ящике на грязном льду. Но эта была она. С разодранным горлом, в простом платье, которое она надевала только тогда, когда возилась с кувшинами молока или запрягала лошадь, а когда встречала Дойтена, то всякий раз надевала другое платье, хотя он повторял ей, что незачем прихорашиваться, все одно раздеваться, но она…

Примолкнувший старик-ключник вдруг захлюпал носом и пошел куда-то в сторону, в угол, где уперся лбом в стену из древнего камня, а Дойтен почесал щеку и понял, что и его лицо мокро от слез. И еще подумал о том, что опять он остался один. Или все-таки отыскать ее детишек? Нет, невозможно об этом думать. Кто он для них? Никто. Помогал, как мог, но всякий раз она отправляла их в деревню, едва Дойтен появлялся на рыночной площади и находил шатер молочницы. Вот в этот раз он и хотел с ними познакомиться. И что же теперь?

Уже на лестнице, пока ключник возился с дверью, Дойтен долго сморкался, потом скинул с плеча плащ, снял с груди мантию храмового старателя, сунул ее за пояс и накинул плащ наизнанку, бежевой выборкой наружу. Пошевелил пальцами правой руки. Повязка тянула, но рука вроде бы слушалась, даже боль куда-то исчезла. А ведь удивил его Корп, удивил. Бывают, выходит, настоящие лекари? Тот же Эгрич, когда сопровождал молодого Дойтена из Нечи в Тимпал, жаловался на больную спину и повторял, что хорошего лекаря ясным днем не сыщешь, потому как каждый второй – обманщик, а каждый первый – старатель без мозгов.

– Так что: вовсе, что ли, нет хороших лекарей? – спрашивал у Эгрича Дойтен, а Клокс, который был тогда защитником и на привалах разминал судье спину с кедровым маслом, отвечал:

– Есть, конечно. Но они не машут лекарскими бляхами, потому как к ним и так тропа всем известна. Да и не всегда нужен он, настоящий лекарь.

– Всегда так, – мрачно добавлял обычно молчаливый Мадр, тогдашний усмиритель тройки Эгрича. – То лекарь еще не нужен, то потом вдруг – щелк, и уже не нужен.

Щелк! – щелкнуло что-то в спине Эгрича, и судья, повертев головой и пошевелив руками, закряхтел и начал вставать.

– Кто бы спорил, – пробурчал он довольно. – Однако лекарь не лекарь, а умелец никогда не помешает. Учись, Дойтен. Не знаю уж, кем ты прирастешь в Тимпале, но рука у тебя быстрая, взгляд зоркий. Ни ум, ни сила, ни ловкость лишними не бывают. А уж если умение какое к этому приложить, то и вовсе цены тебе не будет.