– Только если очень коротко, – сказал после паузы Юайс. – У Вседержателя – или, иначе говоря, у творца – было много домов. Один из этих домов – наш родной Талэм, но были и другие. Может быть, и сейчас есть. И был среди них дом, или мир, – Мэлат.
– Где-то тут по соседству, – рассмеялся Чуид.
– Да, – кивнул Юайс. – Последние, кто уходил оттуда, говорили что-то о пепелище и разоренном очаге. Отсюда, кстати, и имя этого поганого ордена – Очаг. Но раньше это был прекрасный мир. И имеющий отношение ко всем нам. И однажды туда пришли два брата. Дайред – старший и Аска – младший.
– Некоторые считают их приятелями, – заметил Чуид.
– Сочтем и мы, – согласился Юайс. – Они восхищались этим миром как дивным цветком. Тем более что сердцем того мира было великое дерево. Вздымающееся из недр той земли к самому небу и осеняющее всех вокруг благоденствием и благодатью. И никто под кроной этого дерева не мог быть выше другого. Никто не мог поживиться за счет другого. Никто не мог затеять зло против кого-то другого. И каждый имел столько, сколько ему нужно.
– Это длинный рассказ, – буркнул Дойтен.
– Уже скоро развязка, – успокоил его Юайс. – И стал Дайред думать о том, что свобода в том мире умалена, и постепенно пришел к мысли, что ему нужно повелевать этим миром. И призвал к себе трех слуг, чтобы они стали его мечом и огнем.
– Олса, Паену и Лобхада, – прошептала Глума.
– Но они ничего не успели сделать, – вздохнул Юайс. – Аска, который был шутником и озорником, ночью срубил великое древо. Оно упало, и… И все.
– Оно упало, и великие бедствия обрушились на Мэлат, – стал серьезным Чуид. – Но Аска только веселился, призывая Дайреда самому стать великим древом: всего-то дел – пустить корни да раскрыть листву. И Дайред убил Аску, история которого на этом была завершена.
– Аска ведь был богом? – спросила Гаота. – Разве можно убить бога?
– Наверное, – пожала плечами Глума. – Если убийца – другой бог.
– Но это уже совсем другая история, – с трудом поднялся Юайс. – Завтра нам с раннего утра нужно быть на площади.
– А послезавтра? – насторожился Дойтен.
– Похороны, – ответил Юайс. – Будем хоронить тех, кто лежит в мертвецкой. И я очень надеюсь, Дойтен, что их будет столько, сколько сейчас, а не в десять раз больше.
– Да? – едва не поперхнулся Дойтен. – В таком случае добавлю еще одно пожелание. Я очень хочу эти похороны увидеть.
Ночью Гаоте вновь снился Приют. Дина и Йора, с которыми она вечерами варила в камине клюквенный настой и пекла овсяное печенье по рецепту Хилы, смотрели на нее во сне с тревогой и о чем-то спрашивали, но их губы шевелились беззвучно. Гаота показывала на уши и разводила руками. Затем она вышла в коридор и неожиданно столкнулась с Амаданом. Он не хихикал, не обливался слюнями, не подпрыгивал. Просто шел по коридору и, проходя мимо Гаоты, прижал палец к губам и прошелестел что-то неразборчивое. «Что ты хочешь мне сказать?» – крикнула Гаота. «Ничего», – неожиданно спокойным голосом ответил Амадан. «Почему?» – приготовилась обидеться Гаота. «Потому что ты – никто», – был ответ. И потом, уже под самое утро, по этим же коридорам, где больше не было ни души, вдруг разнесся прозрачный шепот Иски: «Все будет хорошо».
Они прибыли на площадь едва ли не с рассветом. Солнце освещало утренними лучами замок, недостроенный храм, часовню, окрашивая в розовый цвет все без разбора. Гаота шагала вслед за повозкой и не могла отвести взгляда от Амадана, который сидел на ее краю между Качем и Брогом и не кричал, не подпрыгивал, а только крутил головой с широко открытыми глазами, словно торопился впитать в себя все то, что ему удавалось углядеть только изредка. Верно, поэтому и вовсе забыл подбирать слюни, которые текли по подбородку. А посмотреть было на что. Начиная с ярмарочной площади, торговцы уже хлопотали у шатров и навесов, тянуло дымком от жаровен и из-под котлов, настраивали бандулы музыканты, разминались уличные акробаты, подбрасывая глинки и деревянные чушки; а уж внутри цитадели дух грядущего праздника просто висел в воздухе, словно весенняя гроза.
«Скоро дожди, – подумала Гаота, подняв голову к удивительно светлому небу. – Хорошо. Все смоет».
– В полдень, – бормотал седой Транк, подгоняя лошадь, которая кроме троих подопечных тащила еще пару ларей с горячей выпечкой. – В полдень все начнется. Как ударит колокол на Белом Храме в Тимпале. Одновременно и колокол на нашей колокольне зазвонит, и часы будут бить. Калаф начнет службу в часовне: он ведь теперь сэгат? А бургомистр прочтет Пятую песню Нэйфа о благодарности Всевышнему Вседержателю. Помост у ратуши сколачивают уже, наверное. А уж потом и понесется… Город полнешенек. Тут и городские торговцы, и пришлые, а уж акробаты, фокусники, музыканты – со всего Сиуина, а то и из соседних королевств. Подождите, часам к девяти нахлынет народ с окрестных сел, городские выйдут на улицу, тут будет не протолкнуться, а уж через пару недель, как доползет до Граброка шествие, просто кричи караул. Но ухо держи востро: тут ведь и ворье со всей округи. А если говорить о ворах, то, к примеру, эйдские или фионские – куда ловчее наших, а уж блатанские мало того что обворуют, но и спасибо заставят сказать.
Транк с подозрением покосился на Тьюва, который гордо вышагивал рядом с повозкой, то и дело поправляя на поясе меч Соса, и добавил:
– А в прошлом году еще и монета фальшивая ходила. Так-то – серебро серебром, а прикусишь – олово.
