Вы, вне всякого сомнения, хорошо помните. Полагаю, что навыки сотрудника Скотленд-Ярда помогут ему выяснить Ваше нынешнее место жительства.
Необходимость блюсти военную тайну не позволяет мне сообщить, где нахожусь я сам. Достаточно будет сказать, что я возвратился в Крым в разгар нового наступления союзников. С относящимися к более раннему времени подробностями можно ознакомиться в моих репортажах в «Таймс». Не стану повторять их здесь. Мое письмо к Вам носит личный характер, но, исходя из тех же предосторожностей военного времени, мне и дальше придется изъясняться уклончиво. Надеюсь, что со временем у меня появится возможность правдиво описать трагическую историю, которую я узнал той ужасной февральской ночью.
Странное происшествие случилось со мной: я словно бы увидел призрака. У меня нет оснований утверждать, что человек, имя которого я не могу назвать, отошел в мир иной, но при одном лишь взгляде на него я ощутил могильный холод. Неделю назад, когда началось наступление, я пытался как можно ближе подобраться к передовой. Мое внимание привлек один из солдат. Он сражался с удивительным бесстрашием: израсходовав собственные боеприпасы, подбирал ружья убитых товарищей, постоянно бросался в атаку по топким склонам холмов, пронзая врагов штыком, убивая и убивая без отдыха. Его ярость превосходила все мыслимые границы. За год пребывания в Крыму я встречал лишь одного человека, показывающего столь же беспредельное упорство. Вы понимаете, кого я имею в виду. Наблюдая за этим солдатом целый день, и другой, и третий, я постепенно начал замечать все более явное сходство, пока наконец не задумался, не может ли он быть тем самым человеком.
Я следил за ним лишь издалека. Он носил бороду, тогда как тот, другой, был чисто выбрит, так что мне трудно сделать бесспорные выводы. Они одного роста и сложения, обладают схожей решительной поступью. Я попытался навести справки у офицеров, но ни один из них не смог опознать означенного солдата и сказать, в какой части тот служит. Возможно, он действует сам по себе. Во время сражений я старался не упускать его из виду и держаться как можно ближе к нему, хотя пули и ядра врага всячески мне препятствовали.
Однако вчера мне удалось подойти так близко, что он заметил меня. И не только заметил, но и узнал. Именно поэтому я и полагаю, что он тот самый человек. Он вздрогнул от неожиданности и явно забеспокоился. Даже с расстояния в сто футов я различил в его округлившихся глазах признаки узнавания. Он немедленно повернулся ко мне спиной и через мгновение исчез в хаосе порохового дыма и суматохи сражения.
Возможно, все это лишь капризы моего воображения. Тем не менее, говоря Вашими словами, существует множество реальностей. Опасаясь, что мое появление лишит его столь необходимой в бою сосредоточенности, я отступил и снова принялся наблюдать за ним издалека. Но это определенно он. Теперь я уверен. Не могу точно сказать, направлена ли его безумная ярость против врага, или в своих фантазиях он снова убивает тех людей, что отказались помочь его родителям и сестрам, – или же, может быть, он так выплескивает ненависть к самому себе. Каковы бы ни были причины, ярость поглощает его целиком, и, разумеется, он не сможет бесконечно подставлять себя под пули русских, пытаясь утолить жажду мести. Но возможно, в том и заключается его замысел. Похоже, он надеется, что выстрел врага заставит наконец утихнуть бурю, бушующую у него в душе. Если так, то судьба или же сам Всевышний не спешат исполнить его отчаянное желание, и он снова и снова бросается в атаку, обреченный мучиться вечно и никогда не обрести покой.
Однажды я увидел в подзорную трубу, как пушечное ядро ударило рядом с ним в склон холма, подбросив солдата в воздух. Комья земли, камни и осколки разлетелись во все стороны. Не сомневаясь, что он погиб, я посмотрел туда еще раз. Представьте моя потрясение, когда я увидел, как он скорчился от боли среди тел убитых товарищей, а затем с усилием поднялся, подхватил ружье и, пошатываясь, двинулся дальше. Когда-то лишь притворяясь, будто ранен в правую руку, теперь он и в самом деле истекал кровью. Осколки взрыва превратили его шинель в лохмотья и оторвали рукав. Прошло немного времени, и взрывная волна снова сбила его с ног, так что он сумел подняться лишь на четвереньки, но продолжал, крепко сжимая ружье, ползти вперед, пока не потерял сознание. Санитарам удалось унести его с поля боя.
С наступлением темноты я заглянул в просторную палатку, приспособленную под временное пристанище для раненых. Они не получали почти никакого ухода. По большей части здесь просто выжидали, кто скончается от ран, а кого можно будет позднее переправить на турецкий берег в крупный госпиталь в окрестностях Константинополя, которым заведует Флоренс Найтингейл. Я надеялся поговорить с этим человеком и утолить свое любопытство. Однако, сколько бы я ни бродил между койками, где лежали раненые, все же не смог отыскать заинтересовавшего меня солдата. Тогда я описал его внешность хирургу. Тот сразу припомнил пациента и сказал, что этот человек, едва придя в сознание, заявил, что другие раненые нуждаются в лечении больше его.
Он едва дождался, когда ему перевяжут руку, и мгновенно исчез, прослышав, что требуются добровольцы для ночной атаки.
Я вышел из палатки, поднял взор к звездам и помолился о нем.
