Далай Лама: Это ужасно! У смертной казни есть две задачи: устрашить и наказать. На днях по ВВС показывали передачу о восьмидесятичетырехлетнем старике, живет он в Англии, но приехал туда из России. Много лет назад его преследовали нацисты, а теперь он пытается привлечь их к суду. Это обычная месть. Уже нет никаких причин, почему этих людей следовало бы бояться. И те, кто хотят привлечь их к ответственности, на деле жаждут насладиться местью. Это совершенно не нужно.

Фабьен: Тогда как вы предлагаете поступать с теми, кто имел отношение к Холокосту или убийству сотен людей в Чили, Камбодже или Советском Союзе при Сталине, даже если все эти события происходили десятки лет назад?

Далай Лама: Простить. Не забыть, но простить. То, что совершили эти люди, – отвратительно, ужасно, заслуживает всяческого осуждения, но все это уже в прошлом. В конечном счете все люди заслуживают сострадания и, когда необходимо, – прощения.

Я совершенно не уверен, что смертная казнь имеет хоть какой-то смысл, даже в качестве превентивной меры. Если молодой человек стал преступником оттого, что ему недоставало любви и привязанности, то ненависть здесь ничего не исправит. Если бы в природе существовал молодой преступник, о котором мы бы совершенно точно знали, что он никогда не изменится к лучшему, даже после применения духовных практик, медитации или других средств; если бы мы были полностью уверены, что если он останется в живых, то лишь снова будет убивать людей, – тогда, наверно, можно было бы рассмотреть возможность применения смертной казни. Но я все же не могу поверить, что этот вид наказания может что-то предотвратить. Должны быть иные средства.

Я полагаю, что тюрьмы необходимы. Просто нужно, чтобы изменилось отношение общества к заключенным. Оно должно стать более мягким, нельзя отвергать или делать изгоями людей, которые сидят в тюрьме или сидели в ней в прошлом.

Фабьен: Но мелкие правонарушения обычно совершают подростки, чье первое «преступление» нередко – не более чем незначительный проступок. И когда этих молодых людей сажают в тюрьму вместе с закоренелыми преступниками, это не идет им на пользу. Я думаю, что было бы более правильно привлекать их к общественным работам – это лучше, чем просто сидеть В тюремной камере в окружении других несчастных и озлобленных людей.

Далай Лама: Несомненно. Если вина молодого человека незначительна – ее можно искупить, но, посадив его в тюрьму, можно оставить всякую надежду на его возвращение в нормальное общество. В этом случае общественные работы определенно могут стать лучшим решением.

Фабьен: А теперь я хотел бы поговорить о спорте.

Далай Лама: О спорте? О, я в этом крупный специалист. Каждый раз – ноль очков.

Фабьен: Как вы думаете, спорт может заменить собой войны?

Далай Лама: В некотором смысле да. Он занимает ум и душу человека. Но при этом спортивные хулиганы творят много маленьких войн!

Фабьен: На больших стадионах можно увидеть одновременно до ста тысяч людей, которые прыгают и орут, чтобы поддержать пару дюжин мужчин, бегающих по полю. С одной стороны, это хороший способ сбросить напряжение и выразить свои эмоции; но с другой – наша страсть к спорту часто напоминает невроз, который лишь усиливает соперничество и негативность.

Далай Лама: Все это так, но я предпочитаю рассматривать спорт как еще одну сферу, где люди могут использовать свой ум и творческие способности.

Фабьен: А что вы скажете о музыке?

Далай Лама: Человеческие эмоции выражаются не только через мысль, но и другими средствами, например голосом и звуком. Я думаю, что любая музыка, пение или инструментальные жанры воздействуют на наши эмоции. Музыканты всего мира используют эти знания. Громкие, беспокойные звуки вызывают чувство страха или гнева, а мелодичная, нежная музыка успокаивает. Чтение и пение мантр* - это разные вещи. Пение гораздо сильнее воздействует на чувства. Слова, их смысл – те же, но мелодия глубже соединяет нас с ними, особенно во время религиозных молитв.

Фабьен: В Тибете искусство, музыка и литература служили духовным нуждам. Я слышал, что тибетские художники не имели права изменять традиционный стиль и изобретать что-то новое, поскольку все пропорции изображений были священны и неизменны. Что вы скажете об искусстве в Тибете будущего?

Далай Лама: Инертность тибетского искусства была вызвана главным образом недостатком инициативы и творчества. К примеру, в случае с пятым Далай Ламой (Пятый Далай Лама Агванлобсан-джамцо (1617-1682). При нем Тибет стал единым теократическим государством, возник институт Панчен Лам – вторых после Далай Лам иерархов тибетского буддизма), по-моему, нельзя говорить о творчестве. Я при слове «творчество» вспоминаю современных художников, которые придумывают нечто совершенно новое, а затем выражают это. А видения пятого Далай Ламы относятся к совершенно иным сферам. Во-первых, эти видения появлялись у него перед глазами. Он мог ясно видеть некоторых великих лам, какие-то долины, отдельные инструменты и объекты. Затем он описывал свои видения своему художнику или мог нарисовать их сам, но в результате получалось достоверное