может быть, самая главная роль отведена вам. Так уж губернатор с судьей постарались. Вы можете, сэр, доконать любого человека. С более крепким здоровьем, чем у нашего декана.

Доктор подошел к окну. За разбитым стеклом моросил дождь. Горожане прикрылись зонтиками, но продолжали сидеть.

— Хорошо, я уеду, — сказал доктор после долгого молчания.

— Не уверена, что это будет правильным решением.

— Нет-нет. Я уеду. Я врач. Первая заповедь Гиппократа: «Не вреди!» Я не хочу быть причиной ничьей гибели. Зачем? В конце концов я не просился сюда. Я жил спокойно в своем маленьком Ноттингемшире, ходил каждый день на службу, у меня была нормальная жена, нормальные дети, и я нормально лечил нормальных сумасшедших… Зачем меня притащили сюда, в этот странный дом, построенный неизвестно для кого? — Он бросился в соседнюю комнату, стремительно начал доставать из шкафа свои вещи, запихивать их в саквояж… — Будь он проклят со своими розыгрышами и мистификациями! Здесь нет ничего святого! Смерть, любовь, вера — лишь повод позубоскалить! Все! Пора уходить! — Он защелкнул саквояж. — Помочь я никому не смог, но зато сам не сошел с ума! И на том спасибо!

В комнату заглянула Эстэр:

— И все-таки я просила бы вас остаться. Декан считает, что вы ему очень нужны.

— Откуда вы знаете, что он считает? — доктор шагнул к выходу, Эстэр преградила ему путь.

— Мне трудно вам все сразу объяснить, доктор. — Она сняла с полки книгу. — Прочтите книгу декана, сэр. Вдруг вам что-то станет понятней. — Эстэр положила книгу перед Доктором и направилась к двери.

Доктор секунду смотрел ей вслед, затем в гневе закричал:

— Передайте декану, что его книга имеет у меня оглушительный успех! — Размахнулся и со всей силы запустил книгой в стекло. За окном зааплодировали.

Эстэр смерила доктора презрительным взглядом:

— Декан прав: человек может быть худшим из всех зверей! Обезьяны бьют зеркала, потому что им не нравятся собственные физиономии, но бить писателю окна его же книгами — до этого может додуматься только царь природы! — Она вышла, хлопнув дверью.

Дождь усиливался. Доктор глянул в окно. Разорванные листы книги трепал ветер. Патрик смешно суетился, ловя их. Доктор секунду наблюдал за ним, потом выбежал, стал помогать. Скоро они вернулись в дом вместе, мокрые, но умиротворенные.

Патрик раскладывал листки у камина:

— Ничего, ничего, сэр! Высушим, разгладим утюгом, переплетем… Будет как новенькая.

Доктор почувствовал неловкость:

— Извините меня, Патрик! Я разволновался, был взбешен…

— Что вы, сэр! Предыдущий доктор вместе с книгой кинул в окно и себя. А у вас — вполне нормальная реакция. Декан говорит: «Моя задача не развлекать, а вызывать суровое негодование». На гробовой доске, которую он заказал, сказано: «Суровое негодование уже не раздирает здесь его сердце».

Неожиданно Патрик подсел к стоявшему в комнате клавесину, заиграл что-то торжественное и печальное. Доктор с изумлением наблюдал за ним, потом тихо спросил:

— Скажите, Патрик, а вы тоже слышали, как декан разговаривает?

— Неоднократно, сэр…

— Только честно…

— Я бы даже сформулировал так: он практически ке замолкает…

Доктор устало прикрыл глаза:

— Пошел вон!

— Слушаюсь, сэр! — Патрик захлопнул крышку клавесина, встал. — Только вы напрасно обижаетесь, доктор. Вы спросили, я ответил…

— Хотите меня уверить, что декан болтун?

— Разумеется, нет, сэр. К нему вообще такое определение не подходит. Декан перестал пользоваться словами. Они искажают смысл. Особенно в наше время. Мы заврались: думаем одно, говорим другое, пишем вообще непонятно что… Декан сделал шаг вперед: он изъясняется мыслями! Это высший способ общения разумных существ — минуя уши, не разжимая рта. Напрямую!

— И вы его понимаете?

— Не всегда и не все. Но иногда… Вот сегодня утром он поделился со мной мыслями о Декарте.

— О ком?

— Ну вот, вы и не слышали о таком философе. Вам будет непонятно.

Доктор рассердился: