** "Сегодня в Русских Ведомостях сказка Щедрина, посылаю ее", - скупо, но многозначительно писал Чехову приятель его брата Николая, впоследствии известный архитектор, Ф.О.Шехтель 15 февраля 1886 г. (ГВЛ). "Прочтите в субботнем (15 февр.) № Русских вед. сказку Щедрина, - писал Чехов в свою очередь Н.А.Лейкину. - Прелестная штучка. Получите удовольствие и руками разведете от удивления: по смелости эта сказка совсем анахронизм!"

Обстоятельства первых лет существования Чехова в литературе сложились так, что ему не привелось, хотя бы даже мимолетно, общаться со Щедриным, как это посчастливилось сделать ранее его приятелю И.Л.Щеглову после первых же публикаций. Появление чеховских рассказов в "Новом времени" и поддержка, оказанная Сувориным молодому писателю, вряд ли могли подвигнуть его на знакомство с Салтыковым. И уж, казалось бы, все это тем более могло заранее решительно настроить последнего против сотрудника газеты, которую сатирик неизменно честил устно и письменно. Однако если со стороны одного из "столпов" народничества и недавнего сподвижника Щедрина по "Отечественным запискам" Н.К.Михайловского Чехов встречал более чем сдержанное к себе отношение, то Салтыков необыкновенно высоко оценил "Степь". И этот отзыв был, бесспорно, немаловажен для Антона Павловича. \16\

Были у молодого писателя и совсем малозаметные, "капиллярные" связи с уходящей в прошлое эпохой освободительного движения. Рядом с Антошей Чехонте обитал в юмористических журналах автор известного "Реквиема" ("Не плачьте над трупами павших борцов...") поэт Л.И.Пальмин - смешной, опустившийся человек, в котором, однако, порой вспыхивал дух былого "шестидесятничества".

Мимолетными, порой добродушно-ироническими, но неизменно сочувственными упоминаниями о "Лиодоре Ивановиче", бесплатном пациенте молодого доктора, буквально пестрят чеховские письма 80-х годов. И любопытно, что, когда впоследствии, слушая рассказы Антона Павловича о Пальмине, А.И.Куприн заинтересованно реагировал лишь на деталь его быта, использованную в "Палате № 6", то ощутил "неудовольствие" рассказчика. Оно, конечно, прежде всего объяснимо присущим Чехову целомудренным отношением к своему писательскому труду (тот же Куприн отмечал, что "пишущим его, кажется, никому не удавалось заставать: в этом отношении он был необыкновенно скрытен и стыдлив"), а также обостренной реакцией на отыскивание в его произведениях черт и сюжетов, сколько-нибудь напоминающих жизненные обстоятельства друзей и знакомых. Однако в данном случае чеховское "неудовольствие" могло быть вызвано и досадой на то, что собеседник обратил внимание лишь на деталь полуанекдотического свойства, тогда как для самого Антона Павловича пальминский "сюжет" к этому отнюдь не сводился.

Сама многообразная общественная деятельность Чехова находилась в непосредственной связи с идеями, получившими широчайшее распространение именно в шестидесятые - святые, по выражению писателя (это при его-то антипатии к громким словам!), - годы.

В этом отношении примечательно уже путешествие на Сахалин, вызывавшее недоумение даже среди ближайшего окружения писателя и объяснявшееся порой крайне наивно*, а в суворинском "Новом времени" даже ехидно-издевательски.

______________

* "В 1889 году я, - писал, например, М.П.Чехов, - кончил курс в университете и готовился к экзаменам... и потому пришлось повторять лекции по уголовному праву и тюрьмоведению. Эти лекции заинтересовали моего брата, он прочитал их и вдруг засбирался" (Чехов М.П. Вокруг Чехова; Чехова Е.М. Воспоминания. М., Художественная литература, 1981, с. 143). А И.Н.Потапенко безапелляционно именует поездку на Сахалин "самой ненужной из всех, какие можно было выдумать".

Сам путешественник в присущей ему манере уверял, будто все дело в том, что "поездка - это непрерывный полугодовой труд, физический и умственный", "а для меня, - пояснял он, - это необходимо, так как я хохол и стал уже лениться. Надо себя дрессировать". Или еще того пуще: "Хочется вычеркнуть из жизни год или полтора".

Однако когда Суворин высказал сомнение в целесообразности затеваемой поездки, Чехов ответил ему с необыкновенной горячностью: \17\ "Жалею, что я не сентиментален, а то я сказал бы, что в места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение, как турки ездят в Мекку... Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников..."

В заключение же Антон Павлович не преминул снова заявить, что сам-то он едет "за пустяками".

Характерно и то, что в пору подготовки к путешествию Чехов внимательнейшим образом изучал "Морской сборник" 50-60-х годов, бывший одним из значительнейших изданий того времени и, в частности, печатавший бытовые и этнографические исследования писателей - членов "литературной экспедиции", организованной для ознакомления с отдаленными местностями России. (Тогда же Антон Павлович прочел и одну из работ участника этого начинания - книгу "Сибирь и каторга" С.В.Максимова, с которым был знаком и которого впоследствии рекомендовал избрать в почетные члены Российской Академии наук.)

А очевиднейший, непосредственный литературный итог "экспедиции" самого Чехова - книгу "Остров Сахалин" - даже один из присяжных "зоилов" писателя, критик А.М.Скабичевский ставил в связь с знаменитейшим произведением шестидесятых годов - "Записками из Мертвого дома" Достоевского - и, видимо, не только по ее разоблачительной силе, но и по вызванному ею огромному общественному резонансу.

Но особенно широко развернулась общественная деятельность Чехова в мелиховский и ялтинский период. А.М.Горький запомнил горячие вроде бы даже не "чеховские" по своей патетике слова Антона Павловича во славу учителя ("Нужно, чтобы он был первым человеком в деревне") и широкого образования, без которого "государство развалится, как дом, сложенный из плохо обожженного кирпича". (В устах писателя это были не просто благие