налета и напичканного химией воздуха, с которым не справляются и самые лучшие кондиционеры, а бронзе это даже к лицу. Есть ли лицо у металла? Ольга не знала. Направляясь по пустому гулкому пространству к лифтам, она постаралась выбросить из головы подобные глупости. Каблуки четко печатали шаг по глянцевому камню, настраивая на предстоящую встречу.
В кабине бесшумно двигавшегося лифта Ольга поправила перед зеркалом волосы и осталась довольна — стройная, почти девичья фигура, незаметный макияж, элегантный костюм, дорогая кожаная сумочка, которой она втайне гордилась. И только глаза выдавали напряженность.
Шутова Ольга увидела сразу, как только открылись двери лифта. Он ждал её не в шикарном кабинете, как ей представлялось, а по-мальчишески сидел в холле на подоконнике и курил. На фоне окна олигарх Витька Шутов казался огромным. Впрочем, он всегда был таким — значительно плотней и выше большинства сверстников. Те же крупные черты лица, те же угадывающиеся под одеждой мускулы спортсмена. Только густые волосы слегка тронула ранняя седина. Модная небритость и такой же модный, словно измятый, пиджак. Мачо. А глаза у мачо прежние — карие, опушенные слишком длинными для мужчины ресницами.
Увидев её, Шутов поднялся, швырнул в бронзовую урну недокуренную сигарету и шагнул к ней.
- Ну, здравствуй, — сказал он.
Нужно было, наверное, обнять и чмокнуть его в щеку, но Ольга вдруг поняла, что не уверена, как Шутов к этому отнесется. Как вообще относятся люди, подобные Витьке, к таким вот встречам с прошлым? Горькая улыбка тронула губы. Выходит, она — прошлое? Прошлое — ехидно подтвердил внутренний голос.
- Здравствуй, Оля, — повторил Шутов, оказавшись рядом, очень близко. И поцеловал ей пальцы. Не руку, а именно пальцы. А потом заглянул ей в глаза и весело улыбнулся. — Ты совсем не изменилась.
Неправда, изменилась.
- Я рад, что ты приехала. Ну, куда пойдем? Она по-прежнему молчала, разглядывая его — человека, который создал весь окружающий гранит. И бронзу. И дома… немыслимый Чикаго в их ленивом солнечном краю. Создал и владел всем этим. Всемогущий и недоступный Шутов давным-давно управлял своей империей откуда-то издали. Мало кто знал, откуда.
- Ты приехала первой. — Он снова зачем-то поцеловал ей руку. — Остальные должны подтянуться. Ну что, может быть, сходим к школе? Или лучше посидим в ресторане? А помнишь?..
Она помнила.
Горько защемило сердце и захотелось уйти, вернуться домой и снова забыть, затолкать в самые пыльные уголки памяти и эту улыбку, и затененные ресницами глаза, и вихры, не желавшие лежать в модной прическе. Когда-то Шутов уже неловко пытался пригласить её в ресторан, а она почему-то испугалась и отказала — резко, почти обидно. И тут же пожалела об этом. Это было сразу после выпускного бала. На следующий день она уезжала сдавать вступительные экзамены в Академию. Раньше, чем Гуцко в Бауманку, а Митрофанов — в педагогический. А Шутов неожиданно для всех решил остаться учиться в местном горном техникуме.
- Я помню, — после глупой паузы пробормотала Ольга. — Пойдем… куда-нибудь.
Они вышли на затененную высокими домами улицу. Водитель огромного вишневого автомобиля включил зажигание, но Шутов покачал головой и взял Ольгу под руку.
- В школу?
- Она тоже… новая?
- Конечно. Перестроили все, что рушилось и обветшало. Ты давно тут не была?
- Почти двадцать лет.
Шутов присвистнул, изображая удивление. Хотя отлично всё знал.
- Значит, ты тогда сказала правду — уехала в новую жизнь навсегда.
- Не навсегда. Славянка не отпустила. Я знала, что когда-нибудь мы все вернемся сюда.
- Думаешь, я этого не знал? — он улыбнулся своей прежней безмятежной улыбкой. И Ольга вдруг поняла — Витька Шутов очень долго, все это время, готовился к тому, что они увидят, вернувшись.
- Твой дом не тронули.
- Спасибо.
- Да за что же?
Ольга хотела сказать — за запах отцовского кофе, бормотание радио на кухне, звяканье ложечки в чашке… И за петушки на узкой клумбе, и за старую акацию, и за…
- За то, что ты есть, — неожиданно ляпнула она.
Шутов громко засмеялся. Они оба отражались в стекле сумрачного офисного здания — женщина в строгом костюме и мужчина в модном, словно измятом пиджаке.