Он шарил по карманам в поисках телефона, потом уговаривал скорую приехать. Врач отказывался госпитализировать — Шутов совал ему деньги: доллары, рубли, евро. Наконец Гуцко перекинули на носилки и погрузили в раздолбанный уазик. Шутов в больницу не поехал, но пообещал попозже проведать и проверить. Врач хмыкнул и прямо сказал, что Гуцко не жилец.

- Ты уж постарайся, пилюлькин, — буркнул Шутов. — Вытащишь, гораздо больше дам. Запомни — гораздо.

Он проводил взглядом удаляющийся по дворовым колдобинам микроавтобус и выругался. Плохо. Со всех сторон плохо. И для дела, и вообще… Нужно было вернуться раньше. Не выжидать и рефлексировать, а просто купить билет на проходящий поезд, шугануть неотступно следующую по пятам команду и ехать. Чтобы разобраться, наконец, что же случилось тогда, пятнадцать лет назад.

Нужно запереть Серегину квартиру. Шутов поднялся по пяти знакомым ступеням и толкнул ободранную дверь. Неужели это — та самая квартира? Криво висящая на вылинявших обоях газетница, давным-давно вышитая Серегиной матерью, подтвердила: та самая. А вот и фотография в дешевой рамке — они с Гуцко и Митрофаном в нелепых спортивных костюмах стоят около забора. И довольно глупо улыбаются. Он тогда накопил денег на свою первую машину…

Шутов закрыл глаза и увидел объятый пламенем старый, но все ещё понтовый «мерс», несущийся в Ржавый яр. Услышал собственный раздирающий грудь крик. И — тишина, нарушаемая только отвратительным треском жрущего машину и человеческую плоть огня.

Где-то громко запищала крыса. Мягкий удар, еле слышный скрежет и снова писк. Шутов поморщился, сдернул с гвоздя ключ, пнул изъеденный молью валенок и вышел.

Крыса пищала ему вслед отчаянно и безнадежно.

Он давно забыл о том, что сделал когда-то. Как чертил, как исписывал формулами листы миллиметровки, как паял схемы. Забыл, откуда и зачем появился высокий рубчатый цилиндр из нержавейки — сердце прибора, название которому он так и не смог придумать.

И уж точно Гуцко, умиравшего на старой железной кровати в шестиместной палате, не волновала судьба серого зверька, свалившегося с полки в этот цилиндр.

Обезумевшая от голода и жажды крыса третий день металась в западне. Верхние резцы сломались накануне, когда она пыталась выгрызть торчащую из стенки цилиндра круглую кнопку. Кнопка провалилась внутрь, раздался тихий треск. Зубы дернувшейся крысы зацепились за оставшуюся круглую дыру и хрустнули. Она не скоро пришла в себя от боли и в очередной раз попыталась допрыгнуть до края цилиндра. Но он был слишком высоко, и крыса снова и снова, скрежеща коготками, безнадежно сползала по холодному металлу. Полежав и собрав силы, она вновь прыгала. Больше ей ничего не оставалось.

Темнота, сгустившаяся за крошечным пыльным оконцем кладовки, скрыла и странный, покрытый многолетней пылью агрегат, и его пленницу, и воткнутую в древнюю розетку электровилку, шнур от которой тянулся к прибору без названия. Названия не было, потому что сам его создатель не верил, что он может заработать. А когда все-таки заработал, сделал все, чтобы забыть об этом.

К измученному уколами и капельницами Гуцко подошел врач, подержал за запястье, оттянул веко на правом глазу и поморщился. Буркнул маячащей в дверях медсестре:

- В реанимацию. И скажи Пустовойтову, чтобы подсуетился. Передай, я просил. Вытащит этого ханурика, свое получит. Утром я к нему зайду.

Крыса, поводя впавшими боками, прицелилась и прыгнула. Упала и осталась лежать на дне цилиндра.

А в сгиб локтя Гуцко вонзилась очередная игла.

В ночной темноте ветер раскачивал за окном старый вяз. Ажурные тени метались по потолку — у ворот горел такой же старый, как вяз, фонарь. И тонко зудели комары…

Шутов лежал в пахнущей глаженым бельем и кислым тестом темноте и смотрел в светлые квадраты окна, боясь шевельнуться, чтобы не зазвенела металлическая сетка кровати. Или — чтобы не спугнуть того, кто стоит за окном? В переплете опять угадывалось его нечеловеческое лицо — огромное, внимательное и суровое. Шутов дунул вверх, на лоб, остужая его. Что же он взмок-то так? Что же…

А ведь он забыл, совсем забыл, сколько лет прошло.

Ну зачем ему это было нужно?!

Затем. Он должен был вернуться именно сюда. В комнату с вязом и фонарем за окном. С тишиной, в которой слышен только комариный писк. Раньше звуки были другими: собачий лай, пьяное пение и… Закрыв глаза, Шутов словно наяву услышал шаги — тяжелые и неспешные. Шаги многих ног. Каждую ночь они раздавались в одно и то же время. Сколько ночей маленький Витька Шутов просыпался, боясь встать и глянуть. Потом преодолевал страх и иногда шлепал босыми ногами к окну, чтобы посмотреть на черных людей, идущих в ночной темноте по улице.

Вздрогнув, он попытался отогнать звуки прошлого, но не получилось. Шаги приближались. Глюк? — криво усмехнулся Шутов в темноту. А потом резко поднялся, заставив пружины кровати взвизгнуть.

Спустя минуту он стоял, прижавшись лбом к пыльному стеклу, и смотрел на идущую мимо дома колонну. Черные лица, черные робы, на головах черные каски с волнистыми краями и слепыми фонарями. Как всегда, смена с работы шла устало, вразнобой…