Новгорода-Словенска и упоминание Перуна… отнюдь не в, роли змееборца, а самого уподобленного крокодилу:

«Старший же сын этого князя Словена Волхов, бесоугодник и чародей, ненавидящий людей, с помощью бесовских ухищрений стал колдовать и принял тогда облик лютого зверя, крокодила, и залег он в той реке Волхов, перегородив путь водный, и непокорных себе стал пожирать, а других хватать и топить. Потому и люди, находившееся тогда в язычестве, называли того, окаянного, богом, и „громом“, или „Перуном“ его нарекли; по-белорусски „гром“ значит „Перун“. Построил тот окаянный чародей для ночных волхвований на собраниях бесовских маленький городок на одном месте, называемом Перыня, где стояд кумир Перуна. А неразумные рассказывают сказки об этом Волхве, так говоря: „Вместо бога сел, окаянного заменяя“. Наше же христианское истинное слово, проверенное неложным испытанием, свидетельствует об этом окаянном чародее-волхве, что он был жестоко побит и удавлен бесами в Волхове, и бесовскими чарами окаянными его тело было вынесено и выброшено на берег вверх по той реке Волхову, напротив того колдовского городка, что ныне зовется Перыня. И здесь неразумными со многими слезами погребен был окаянный, с великой тризной языческой, и могилу насыпали над ним очень высокую, как это принято у язычников. И по прошествии трёх дней там, где совершалась тризна по тому окаянному, провалилась земля и поглотила мерзкое тело крокодила, и могила его стала на дне ада, и до сих пор, как говорят, есть следы этой ямы, ничем не заполняемой» (Сказания Новгорода Великого, 2004, с. 52).

Эта легенда записана Тимофеем Каменевичем-Рвовским, иеродьяконом Троицкого Афанасьевского монастыря в конце XVII в., т. е. приблизительно в то время, когда в Новгороде по образцу польских хроник М. Стрыйковского собирали поздние летописи, содержащие немало любопытных фрагментов (возможно, к ним относится и так называемая Иоакимовская летопись, доставшаяся на какое-то время В. Н. Татищеву и также включавшая рассказы о дорюриковской истории Новгорода и Руси и о крещении Новгорода).

В рукописи Большой Синодальной библиотеки, называемой «Цветник» (XVII в.), также сказано: «Наше же христианское истинное слово… о сем окоянном чародеи и волхве — яко зло разбиен бысть и удавлен от бесов в реце Волхове и мечтанми бесовскими окоянное тело несено бысть вверх по оной реце Волхову и извержено на бег против волховнога оного городка, иже ныне зовется Перыня. И со многим плачем от невеглас ту погребен бысть окоянный с великою тризною поганскою. И могилу ссыпаша над ним вельми высоку, яко есть поганым». Волховство и чародейство — занятия явно не для Перуна, так что мы имеем дело с наложением одна на другую двух легенд.

Волх, ставший военным вождём, в отличие от остальных богатырей русских былин, обладает способностью к оборотничеству, а оборотни за редким исключением всегда относились к хтоническим силам и Дикой Природе. Волх являет собой пример перехода от магии охотницкой к магии воинской.

Однако как пришлый культ Перуна потеснил более древний местный, так сравнительно скоро разорили и Перуновы требища, причём те же, кто их ставил.

В летописях сохранилась легенда, подтверждающая сведения Герберштейна: «В год 6496 (988). Крестился великий князь Владимир Святославич и взял у Фотия-патриарха первого митрополита Киеву Леона, а Новгороду — епископа Иоакима Корсунского, а по другим городам разослал епископов, и попов, и дьяконов, которые крестили всю землю Российскую. И была радость повсюду. Когда пришел епископ Иоаким, он требища разорил и Перуна, что в великом Новгороде стоял на Перыни, срубил и повелел его тащить в Волхов. И связав его веревками, волочили его по калу, ударяя палкой и пихая его. А в то время вселился бес в Перуна и начал кричать: „О горе мне! Ох, достался я на расправу к этим немилосердным судьям“, и бросили его в Волхов. Когда же он плыл мимо Великого моста, то метнул палицу свою на мост и сказал: „Пусть ею поминают меня новгородские дети“, которой и доныне безумные бьются, творя потеху для бесов. И запретил Иоаким никому Перуна нигде не вылавливать. Однажды вышел пидблянин рано на реку, собираясь везти в город горшки, и вдруг увидел, что Перун приплыл к берегу. И оттолкнул он Перуна шестом, говоря ему: „Перунище! Ты досыта ел и пил, а теперь поплыви прочь“, и поплыл Перун из света в преисподнюю, т. е. во тьму кромешную» (из Новгородской 3-й летописи; цит. по: Сказания Новгорода Великого, с. 94–95).

У В. Я. Петрухина расправа над кумирами Перуна вызывает фольклорные ассоциации: «Исследователи давно обратили внимание на то, что это действо напоминает уничтожение календарных чучел типа Масленицы и Костромы: согласно этнографическим записям, о чучеле Масленицы говорили, что она „блинов объелась, обожралась“, что соответствует приведенной инвективе новгородца. В таком случае последние „погребальные“ почести воздавались Перуну не как обрубку дерева, а как настоящему фетишу и даже божеству» (Петрухин, 2004, с. 251). К подобного рода ассоциациям Петрухин относит также поругание идола Перуна, когда того привязывают, точно поверженного врага, к конскому хвосту, а также избиение кумира двенадцатью палочниками. Возможно, в этой идее в самом деле есть рациональное зерно.

Культ «молниеносного» Перуна-Перкуна-Перкунаса имел широкое распространение в Литве наравне с культом земного огня Знича и короля Ужей и много позже Гедимина, о чём свидетельствует Ян Длугош:

«Владислав, король польский, при содействии католических князей, прибывших с ним, прилагал много стараний к тому, чтобы рыцари и простые люди, отвергнув ложных богов, которым они, обманутые тщетой языческих заблуждений, до тех пор поклонялись, согласились почитать единого истинного Бога и поклоняться ему и исповедовать христианскую веру.

Варвары, однако, оказывали сопротивление этому и заявляли, что с их стороны было бы нечестиво и дерзновенно, вопреки установлениям предков, изменить себе, покинуть и ниспровергнуть своих богов, главными из которых были следующие: огонь, его они считали вечным, он поддерживался жрецами, подкладывавшими дрова днём и ночью; леса, почитавшиеся ими священными; ужи и змеи, в которых, по верованию язычников, невидимо пребывают боги. Этот огонь, почитавшийся варварами, как вечный, и сохранявшийся в Вильно, главном городе и столице народа, где жрец, называвшийся на их языке