— Дневник принадлежал кому-то, кто здесь жил, — сказал Алекс. — Между прочим, больше ста лет назад!

Мэгги сделала вид, что подавляет зевок.

— Собираешься передать его в свой музей?

— Нет, черт возьми, не собираюсь. Там он попадет в забытый богом каталог и будет пылиться в коробке где-нибудь в дальней комнате.

— Ну ты и археолог...

— Я слишком много знаю об этой гребаной работе.

— Папочка выругался? — поинтересовался Сэм.

— Он сказал, что вам пора спать, — ответила Мэгги.

— Нет, он этого не говорил, — возразила Эми.

У Эми были пышные шелковистые светлые волосы, подстриженные под пажа, и манера внезапно смотреть из-под челки. Ее глаза непроницаемого сине-серого цвета напоминали туман на озере. Они обезоруживали. Они бросали вызов. Не сразу и найдешься с ответом, когда тебе ставит подножку пятилетний ребенок.

— Тебе палец в рот не клади, а? — заметил отец.

— Да, — подтвердила Эми, уставившись в огонь.

Эми вернулась из школы около часа назад. Они с Сэмом играли в саду: соревновались, кто дальше плюнет. Прошло три дня с тех пор, как в камине обнаружили дневник. Мэгги хлопотала у раковины на кухне — точнее, рассеянно созерцала мыльную пену, словно в ее узоре таилось мимолетное, переливчатое предсказание будущего, — когда в кухню ворвались забрызганные дети.

— Пятнашка ее выкопала! Пятнашка ее выкопала!

— И она не умерла! Она взлетела на крышу!

— Если вы опять плевались... — начала было Мэгги, заметив подозрительную струйку на подбородке Сэма, но осеклась — волнение детей передалось и ей.

— Она ее выкопала! Пятнашка ее выкопала, значит, она не умерла!

— Кто не умер?

— Птица, которую мы закопали в субботу. Она еще не умерла.

— Ерунда.

Но Эми требовала, чтобы Мэгги пошла и увидела все своими глазами.

Там, в саду, в углу возле стены пыхтела Пятнашка, и при появлении Мэгги вид у нее сделался слегка виноватый. Собака отхаркивалась, точно пыталась прочистить горло, куда попала какая-то гадость. Эми показала то место, где они с Алексом выкопали неглубокую могилу для птицы, найденной в камине. Земля была разрыта.

— Пятнашка выкопала ее и держала в зубах, а потом птица улетела. Я это видела.

— Да, улетела. — подтвердил Сэм.

Мэгги твердо заглянула в безоблачную голубизну глаз трехлетнего Сэма. Он переживал ту фазу развития, когда легко врал почти по любому поводу. Но Эми, как правило, была более надежным свидетелем.

— Она не может улететь, если она умерла, Эми. Наверное, Пятнашка ее съела.

— Пятнашка ее съела, — согласился Сэм.

— Не ела она ее! — возразила Эми, — Я видела, как птица улетела!

Мэгги взяла палку и потыкала в разрытую землю. Теперь там и вправду ничего не было.

— Вот она! — крикнула Эми, показывая на небо над головой матери.

Мэгги обернулась. В паре метров от них, на ржавом столбике, к которому была привязана бельевая веревка, сидел гладкий дрозд. Его перья отливали иссиня-черным, а взгляд был устремлен на Мэгги. Она взмахнула рукой, ожидая, что птица улетит, но та не шелохнулась — сидела неподвижно, наблюдая за ней. Мэгги отступила на шаг.

— Это другая птица. Здесь кругом сотни черных дроздов.

— Нет, та же, — настаивала Эми, — та же самая.

— Убей ее, — сказал Сэм.

Мэгги ощутила заразительное покалывание их детского страха. Оно передалось ей, как статическое электричество. Парализовало ее, не позволяя отвлечься от происходящего. Перед ней промелькнуло краткое видение, в котором она увидела их всех — себя, детей и птицу, — запутавшихся в частых нитях какой-то невероятной паутины.

Потом Мэгги поняла — Сэм и Эми ждут, чтобы она что-то сделала. Нелепо! Нелепо, что эта маленькая заурядная птичка нагнала на нее такого страха! В конце концов Мэгги подняла гнилую ветку и стала медленно наступать, размахивая веткой перед собой. Птица, помедлив, перепрыгнула со столбика на стену, а потом улетела.

Мэгги сгребла детей и увела домой.

В тот вечер Алекс вернулся домой поздно, сильно раздосадованный ходом раскопок в замке. Начальство внесло изменения в порядок работы, не поставив его в известность. После истории с птицей Мэгги провела особенно утомительный день с детьми. Эми стояла на часах в саду и наотрез отказывалась зайти в дом, даже если шел дождь; а когда Мэгги решила все-таки увести ее и на три секунды выпустила из виду Сэма, мальчик проворно опрокинул коробку с хлопьями в собачью миску. Более того, у Мэгги вот-вот должны были начаться месячные, и ей было совершенно наплевать, как там Алекс копается в развалинах замка.

Тем временем муж обращал к ней речи, которые ему хотелось бы произнести на работе.

— Живая археология — так они это называют! Значит, теперь нам придется проложить вокруг раскопок пешеходную дорожку, чтобы зеваки могли поглазеть, как мы работаем. Может, мне еще и раскидать кости для собак по всему участку?

— А разве ты сам никогда не останавливался, чтобы посмотреть, как трое мужчин роют яму посреди дороги?

Алекс проигнорировал это замечание, сорвав с себя рабочую одежду и бросив ее в угол кухни.

— Я сказал им — ладно, только не заставляйте меня одеваться под Индиану Джонса. Они даже не поняли, о чем я говорю. Притворились, что не поняли. Как бы им это понравилось, а? Интересно, скольким людям приходится мириться с тем, что за их работой во всех подробностях наблюдает широкая публика?

— Футболистам. Актерам. Полицейским. Зубным врачам...

— Точно. Набери мне ванну, ладно?

— Какие будут пожелания насчет температуры?

Алекс заговорил вкрадчиво:

— Извини, но ты же знаешь, как я люблю, чтобы меня побаловали, когда я переволновался на работе. И ведь по большому счету ты ничем особым сегодня не занималась.

Алекс и сам поморщился, услышав, как прозвучали его слова. Он потянулся к Мэгги, но она увернулась и громко затопала вверх по лестнице. В ванной комнате она с силой воткнула пробку в отверстие ванны и рывком открыла краны, откуда хлынули яростные потоки горячей и холодной воды. Потом она тяжелыми шагами спустилась с лестницы, резко отстранила мужа и схватила сброшенную им рабочую одежду. Алекс хотел было сказать нечто примирительное, но передумал и тихо отправился принимать ванну.

Пока Алекс, громко вздыхая и воркуя, отмокал, Мэгги уложила детей спать, лелея язвительное негодование. Потом она спустилась вниз и поднесла спичку к новому камину в гостиной. Огонь уютно потрескивал, когда появился Алекс в ненавистном Мэгги изношенном халате. Он плюхнулся в кресло и взял журнал.

Мэгги взмахнула у него перед носом глянцевым буклетом:

— Это пришло сегодня. Хочешь — посмотрим вместе?

Алекс поднял глаза и поморщился. Его седалищный нерв неизменно бунтовал, когда речь заходила об этом предмете. Буклет был из местного университета. Мэгги мечтала получить диплом психолога.

— Ну сколько можно? Мы уже сто раз это обсуждали.

Они и вправду это уже обсуждали. Алекс называл психологию лженаукой. Мэгги возражала, что ей на это лжеплевать. Алекс утверждал, что психология пропагандирует примитивный взгляд на человеческую природу. «Хорошо, — отвечала Мэгги, — я примитивная личность». Однажды Алексу приснилось, что ночью он влезает в открытое окно, и он сделал глупость, пересказав свой сон Мэгги. Теперь он демонстративно именовал окна «вагинно-адюльтерно-суицидальными аппаратами».

— Алекс, я действительно хочу взять курс психологии. Для меня это важно.

— Но, черт подери, это так не вовремя. У тебя же маленькие дети, о которых нужно думать. Обязанности.

Да, они обсуждали это раньше — много раз, но так ни к чему и не пришли. Лексика, звучавшая в этом разговоре, повторялась так часто, что несла уже чисто символическую нагрузку. Мэгги использовала слово «важный», словно запускала реактивный снаряд. Алекс, в свою очередь, воздвигал аэростатные заграждения с помощью слов «дети» и «обязанности». Слова были понятны, но диалога из них не складывалось.