Дворец Алайль оказывается даже больше, чем резиденция отца Таваддуд, — настоящий лабиринт прозрачных цилиндров, сфер и возвышающихся пирамид.

Кающийся ведет их по просторной, залитой солнцем галерее со скульптурами, где они встречают еще одну мыслеформу джинна — облако, состоящее из пурпурных и белых цветков. Фигура Рамзана расплывается, смешиваясь с проходящим силуэтом, а когда он возвращается к своему мозаичному облику, его движения становятся лихорадочно-торопливыми.

— Совет запрашивает рапорт о продвижении расследования, — сообщает он. — Я должен вас оставить на некоторое время. По правде говоря, это к лучшему, если господин Сумангуру намерен сделать нечто… необычное. Таким образом, я не буду знать о том, что происходит, если меня об этом спросят. Я позабочусь, чтобы мои подчиненные обеспечили вам уединение. Вольер для птиц вы найдете за дверью в конце галереи.

— Спасибо, Рамзан, — благодарит Таваддуд. — Ваша преданность интересам Сирра не будет забыта.

— К вашим услугам, — отвечает джинн. — А про себя могу сказать, что один приятный день тоже не забыт. Тогда вы любезно показали, какие новые перспективы открываются для меня.

— Это останется нашей тайной, — говорит Таваддуд, заставляя себя улыбнуться.

В вольере их встречает оглушительный шум: какофония пронзительных птичьих криков и хлопанье крыльев. Это сводчатое помещение с высоким стеклянным куполом около сотни метров в диаметре. Большую часть нижнего уровня занимают фантастические растения из пораженной диким кодом пустыни и толстые сходящиеся и расходящиеся пурпурные трубы, генерирующие синтбиотическую жизнь старой Земли, одичавшей в отсутствие хозяев. Несколько деревьев-мельниц медленно вращаются, и ветвистые кроны окрашиваются то в янтарно-желтый, то в темно-красный.

Стая рухов мгновенно замечает вошедших Таваддуд и Сумангуру. Эти существа здесь повсюду, и они совершенно разные: от крошечных сапфировых насекомых до похожих на скатов гигантов, парящих под самым потолком. В первый момент Таваддуд приходится прикрывать лицо рукой, чтобы защититься от шквала крыльев, но затем она выкрикивает Тайное Имя, и стая рассеивается и умолкает, превратившись в клубящееся среди деревьев облако.

В центре вольера имеется небольшая площадка, где стоит изящный белый столик, несколько стульев и жердочка. На нее Таваддуд и усаживает Арселию. Птица все еще не открывает глаза, только цепляется лапами за перекладину и бьет крыльями, чтобы сохранить равновесие.

Сумангуру, заложив руки за спину и наклонившись вперед, пристально осматривает птицу. Затем вытягивает вперед руку с растопыренными пальцами, словно заклинатель. Между кончиками пальцев и птицей возникает пять светящихся линий. Арселия испускает пронзительный крик и начинает отчаянно хлопать крыльями. Вокруг нее появляется прозрачный пузырь, который удерживает птицу на месте и гасит звуки, оставляя пойманное существо в невидимой тюрьме.

Таваддуд сжимает и разжимает кулаки в такт мучительным конвульсиям птицы, но долго выносить этого не может.

— Что вы делаете? — шипит она на Сумангуру.

— Допрашиваю, как я и говорил.

— Каким образом?

— Копирую ее разум в вир. В ограниченную реальность, если вам угодно. А потом использую генетический алгоритм: задаю вопросы птичьему мозгу и меняю его структуру до тех пор, пока не получаю сознательную реакцию. — Сумангуру сжимает растопыренные пальцы. — Потребуется всего несколько тысяч циклов. Приблизительно полминуты.

— Прекратите. Немедленно, — требует Таваддуд. — Вы имеете дело с гражданином Сирра. Я не позволю ее пытать. Я поставлю в известность Совет.

Она сжимает кулак и поднимает кольцо, готовая вызвать Кающегося.

Сумангуру оборачивается к ней. Усмешка в сочетании с его шрамами превращается в пугающую гримасу.

— Речь идет о будущем вашего города. Я могу заставить ее говорить. Надо только не бояться испачкать руки.

Таваддуд с трудом сглатывает. Не об этом ли предупреждала Дуньязада? Что это не игра. Что есть вещи, которые ей придется сделать. Таваддуд переводит взгляд на отчаянно бьющегося карина. В висках стучит. Нет, так нельзя.

— Может быть… стоит применить другой способ. Более мягкий.

Он должен быть.