— Добро пожаловать на утренний сбор, и отдельное приветствие тем, кто сегодня в первый раз с нами.

Одним из них был Аарон Фурд, который сейчас изумленно смотрел по сторонам. В солнечных лучах, отвесно падавших на пол актового зала, кружили пылинки. Вокруг эхом раздавался голос директора:

— Мы знаем, что сейчас вам неспокойно. Мы сделаем все, что можем, дабы прекратить ваше смятение. Исправить то, почему вы появились здесь. Мы — очень замкнутая община, но, тем не менее, ценим новых друзей. Мы ценим тот вызов, который вы нам даете, и сделаем вас частью чего-то большего, чем вы сами. Мы ждали вас и дадим вам то, что останется на всю жизнь.

Двадцать пять лет назад, когда Аарону Фурду было всего двенадцать, его мать тяжело заболела. Она умерла шесть месяцев спустя, отец заразился, когда ухаживал за ней, и через шесть недель пришел и его черед. У Фурда не осталось родственников, поэтому он отправился в государственный сиротский приют. Аарон попал туда, так как в буквальном смысле стал сиротой, но название этого заведения имело скорее символический смысл: здесь было место для «лишенных опеки государства», которое считало себя истинным родителем. Другими словами, сюда посылали молодых уголовников и политических преступников. Конечно, сюда привозили и тех, кто действительно потерял семью, но выжить, избежав влияния остальных, они не могли.

С виду учреждение никак не соответствовало обычному образу приюта: никаких внушающих трепет и ужас зданий, только скучные функциональные «коробки» с занавесками, стенами и мебелью бежевого, оранжевого и коричневого цветов. Более или менее чистое, поначалу оно не внушало страх. Аарона Фурда необычайно поразило то, что здесь все вещи, вроде чайников, кастрюль или кухонных принадлежностей, отличались огромными размерами. Раньше он ел, спал, мылся, читал, работал и играл в одиночку, но теперь все это приходилось делать в окружении десятков, а то и сотен людей.

Его родители никогда не расставались надолго. И тогда, и позже Аарон не мог понять или признать любовь, но аккуратно подмечал то, как они общались, как легко им было друг с другом. Он помнил жаркие летние дни на пляже, тихий плеск голосов. Аарон всегда любил, когда люди говорили тихо, когда их речь полнилась оттенками, и в будущем постарался воссоздать такую атмосферу на своем корабле. Отец и мать подарили ему счастливое, пусть и одинокое детство. Они были молчаливыми и спокойными, и он вырос, любя тишину и порядок.

Аарон понимал всю двусмысленность приветствия, произнесенного директором. Фурд уже тогда знал, что за сказанными словами таятся несказанные, и вскоре выяснил их значение. Командный психотреп. В наших рядах не место уклонистам. Не место неудачникам. Ты или с нами, или против нас. Община, высшее благо, один из нас, без группы ты никто. Большинство планет с повышенной гравитацией поставляло солдат для спецназа и наемников в другие системы Содружества, а потому государства на них часто были корпоративистскими и авторитарными. Планета Аарона Фурда не стала исключением.

Приютом управляли государственные чиновники, некоторые из них были гражданскими, но, к удивлению Фурда, попадалось и немало священников, отличавшихся от других воспитателей необычными привычками. У них всегда были открытые, красивые лица, они много улыбались, не ходили, а прогуливались. Никогда не повышали голоса, и поначалу Аарону это даже нравилось, пока он не стал прислушиваться к тому, что конкретно они говорят. Во время своих речей священники всегда махали линейками, этими инструментами любви и определенности; три фута длиной, сделаны из темного дерева твердых пород, даже проградуированы, хотя Аарон никогда не видел, чтобы ими хоть что-то измеряли. Некоторые священники любили бить девочек, другие — мальчиков, а отдельные — просто всех. Одни наказывали из простой жестокости, другие — из сложной. А самые худшие пороли от подлинной любви.

Девочки носили форму с клетчатыми юбками в складку. Одну из учениц приюта Аарон изнасиловал, ту самую, которую он никогда не должен был трогать, ту, что показала ему мир, куда не могли добраться священники. Она была на год младше его, а приехала на год позже. Ее звали Кэти Бивэн.

— Добро пожаловать на утренний сбор, и отдельное приветствие тем, кто сегодня в первый раз с нами.

Аарон Фурд заметил ее среди новичков. Те обычно смущались, боялись или принимали открыто нахальный вид, но только не она; она была другой. В солнечных лучах, отвесно падавших на пол актового зала, кружили пылинки. Вокруг эхом раздавался голос директора:

— Мы знаем, что сейчас вам неспокойно. Мы сделаем все, что можем, дабы прекратить ваше смятение. Исправить то, почему вы появились здесь. Мы — очень замкнутая община, но, тем не менее, ценим новых друзей. Мы ценим тот вызов, который вы нам даете, и сделаем вас частью чего-то большего, чем вы сами. Мы ждали вас и дадим вам то, что останется на всю жизнь.

После он подошел к ней.

— Где оно находится?

— Что находится? — Она была очень маленькой и хрупкой блондинкой с острыми чертами лица и обычно смотрела на всех искоса, словно улыбаясь про себя.

— Место, куда ты сбегаешь, когда они говорят.

— А, вот ты о чем. В моей голове. — Она взглянула на него. — Ты первый, кто заметил. Я тебе покажу, как надо делать.

Она называла это «мысленным низвержением». Тогда он еще подумал, откуда Кэти взяла такие слова, в двенадцать-то лет? Родители из политических уклонистов? Она никогда не рассказывала, почему ее сюда отправили, а он не спрашивал.

— Надо создать пространство, где тебя не достанут. Просто мысленно отрицай все, что они говорят. Даже если отрицания внутренне противоречивы. На самом деле даже лучше, когда отрицания противоречивы, ведь это значит, что их слова тоже. Соблюдай грамматику, отрицания должны быть