Конечно, говорил не человек. Компьютерная система Эроса могла генерировать вполне убедительные голоса и акценты. Мужские, женские, детские голоса. И сколько миллионов часов записей сохранилось на компьютерах по всей станции?
Опять электронный щебет, словно выпустили стайку вьюрков. И снова голос — женский, негромкий, на фоне пульсирующего ритма.
— Пациент жалуется на учащенное сердцебиение и ночную потливость. Симптомы продолжаются три месяца, однако история… — Голос затух, а пульс ударов стал громче. Сложная система Эроса впала в маразм, как старикашка, у которого мозги превращаются в швейцарский сыр. Эрос умирал, менялся, терял разум. А «Протоген» позаботился о звуковой передаче, поэтому Миллер мог слышать, как гибнет станция.
— Я ему не сказала, я ему не сказала, я ему не сказала. Восход. Никогда не видела восхода.
Миллер закрыл глаза и соскользнул в сон под серенаду Эроса. Когда сознание померкло, ему померещилось рядом, на кровати, тело, живое и теплое, тихо дышавшее в ритме белого шума.
Управляющий был тощим человечком. Пышно зачесанные волосы напоминали волну, вечно собирающуюся разбиться о лоб. Комнатушка теснила его, гудя, когда инфраструктура Тихо — вода, воздух, энергия — возбуждалась к действию. Бизнес велся среди труб и проводки. Дешевый импровизированный кабинет. Самое дно.
— Сожалею, — сказал управляющий. Миллер почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри. Среди всех унижений, уготованных ему вселенной, этого он не предвидел и потому рассердился.
— Вы считаете, я не справлюсь? — спросил он.
— Не в том дело, — ответил тощий. — Видите ли, между нами, мы ищем руки без головы, понимаете? Этот склад может сторожить любой кретин. А у вас такой опыт. К чему нам умение контролировать беспорядки? Или вести расследование? Я хочу сказать — чего там, на этот пост даже оружия не положено.
— Мне все равно, — сказал Миллер. — Мне нужна любая работа.
Тощий вздохнул и развел руками в преувеличенно астерском жесте.
— Вам нужна не такая работа, — сказал он.
Миллер сдержал смешок, испугавшись, что в нем прозвучит отчаяние. Он уставился на стену из дешевого пластика за спиной нанимателя, дожидаясь, пока тот задергается. Он попал в ловушку. Он слишком опытен, чтобы начинать сначала. Слишком много знает, так что невозможно вернуться назад и начать с чистого листа.
— Ладно, — сказал он наконец, и управляющий испустил облегченный вздох. У него хватило порядочности выглядеть смущенным.
— Можно спросить, — решился он, — почему вы оставили прежнее место?
— Церера перешла в другие руки, — ответил Миллер, нахлобучив шляпу. — Я не подошел новой команде, только и всего.
— Церера? — Явное недоумение управляющего, в свою очередь, удивило Миллера. Он взглянул на свой терминал. Там было его резюме, посланное нанимателю. Не мог же управляющий его не прочесть?
— Я там служил, — сказал Миллер.
— Да, в полиции. Но я говорил о последней работе. То есть я же в курсе. Ясно, что вы не вписали работу на АВП в резюме, но вы должны понимать, что здесь все в курсе вашей роли… вы знаете, в деле со станцией и все такое.
— Вы полагаете, я работал на АВП, — сказал Миллер.
Тощий кивнул.
— Работали, — сказал он.
И ведь он был прав.
В кабинете Фреда ничего не изменилось — и изменилось все. Обстановка, запах, ощущение чего-то среднего между залом совещаний и командным центром. Может, корабль поколений за окном выглядел на полпроцента ближе к завершению, но дело было в другом. В игре сменились ставки, и то, что начиналось как война, стало чем-то иным. Чем-то более важным. Это светилось в глазах Фреда и делало жестче его осанку.
— Нам бы пригодился человек с вашими навыками, — согласился Фред. — Именно на мелочах обычно и спотыкаешься. Как провести обыск и тому подобное. Безопасность на Тихо справляется с работой, но когда мы выбираемся со станции и нацеливаемся куда-то еще, дело становится хуже.
— А вы намерены развивать это направление? — спросил Миллер, притворяясь, будто шутит. Фред не ответил. На мгновение рядом с генералом встала Джули. Миллер видел отражение обоих в экранах: задумчивое лицо мужчины, усмешку призрака. Может, Миллер ошибался с самого начала, и раскол между Поясом и внутренними планетами был глубже, чем политика и состязание за ресурсы. Он не хуже других знал, что жизнь в Поясе суровее и опаснее, чем на Земле или Марсе. И все же она манила людей — лучших людей — выбраться из гравитационного колодца и броситься во тьму.
Тяга исследовать, стремиться вдаль, покидать дома. И достигнуть края вселенной. А теперь, когда «Протоген» и Эрос предложили шанс стать богами, превратить человечество в нечто, способное перешагнуть предел надежд и мечтаний, Миллер подозревал, что таким, как Фред, нелегко будет отринуть
