– Не беспокойся, Эдвард, именно так мы с ним и поступим, – заверил Хамфри. – Тем более я и сам считаю, что это правильный выход из положения. Кстати, на меня сейчас так насела с расспросами Клара, что я смог отпугнуть ее только грубостью.

Вскоре явился врач, который нашел состояние пациента настолько улучшившимся, что уверенно объявил его вне опасности, добавив к этому, что дальнейшая его помощь совершенно не требуется. Впрочем, Эдвард и сам уже чувствовал: еще несколько дней, и он вполне наберется сил для отъезда. Освальд по его просьбе наведался к ним домой проверить, насколько справляется Пабло со столь многочисленными обязанностями, и привез весть, что тот очень горд свалившейся на него ответственностью, но все-таки ждет с нетерпением Хамфри обратно, так как ему без него одиноко. Хамфри все время, пока отсутствовал Освальд, провел в комнате брата. Хранитель и впрямь то и дело к нему заглядывал, явно намереваясь поговорить с ним наедине, однако вынужден был каждый раз удаляться ни с чем. На его участливые расспросы о самочувствии Эдвард отвечал, что еще очень слаб, преследуя цель, которая вскоре станет ясна.

Днями Эдвард лежал в постели, по ночам же, когда никто, кроме брата, не видел его, старался усиленно двигаться по комнате и четверо суток спустя совершенно окреп для отъезда. Обставлено все было втайне, однако не следует думать, что чувства хранителя для него ничего не значили. Он оставил ему письмо с благодарностью за огромные доброту, сочувствие и поддержку и объяснением своего отъезда – сколь внезапно возникшими, столь и крайними обстоятельствами, говорить о которых он не в силах, боясь причинить боль как одной, так и другой стороне. Именно потому он счел самым разумным покинуть их дом не прощаясь, чтобы отправиться за границу и там обрести свое место, а может быть, и удачу на воинском поприще, ему же, мистеру Хидерстоуну, равно как и его замечательной дочери Пейшонс, желает всяческого процветания и, разумеется, всегда станет о них вспоминать с теплотой и признательностью. Послание было оставлено Освальду Патриджу, и братья покинули дом, пока в нем все еще спали.

Спустя мили две пути по лесной дороге Эдвард, подняв глаза на вызолоченное солнцем лазурно-чистое небо, сказал:

– Знаешь, Хамфри, я сейчас себя чувствую освобожденным рабом. Кажется, эта болезнь излечила меня от всех прежних страданий, и я жажду только лишь деятельности. Чалонер с Гренвиллом, подозреваю, тоже уже истомились порядком от заточения в доме Клары, вот и уедем все вместе. Мне остается только узнать о твоем решении. К нам присоединишься или останешься?

– Я много думал об этом, Эдвард, – откликнулся брат. – И в результате решил остаться. Там, куда ты направляешься, тебе даже и одному окажется нелегко себя содержать. Ты Беверли и должен вести жизнь, достойную своего имени. У нас отложено достаточно денег, чтобы ты был экипирован как следует. Хватит тебе их и на безбедную жизнь в течение года, а я пока заработаю новые, чтобы и в будущем ты не нуждался в средствах. Ферма у нас разрослась, без сомнения, мне удастся снабжать тебя нужными суммами для поддержания чести наследника нашего славного рода. Но хочу я остаться здесь и еще по одной причине. Я должен все же узнать, как здесь начнут развиваться события, что предпримут в дальнейшем хранитель леса и наследница Арнвуда. А самое главное, долг мой – всегда быть уверенным, что сестрам нашим действительно хорошо живется у тетушек Чалонера. Словом, не уговаривай меня, Эдвард. Я уже всесторонне все взвесил.

– Мне нечего возразить тебе, Хамфри, – откликнулся тот. – Ты абсолютно прав во всем, кроме денег. Не следует для меня их откладывать. Мои потребности минимальны.

– Ох, как ты здесь ошибаешься, – возразил младший брат. – Может, сейчас у тебя и мало потребностей, но там тебе нужно иметь все самое лучшее. Только тогда тебя по достоинству примут. Потому что, хоть говорится, что бедность не порок, большинство от нее почему-то шарахается, как от порока, богатству же, даже если оно порочно, подмигивают. Ты знаешь: мне деньги вообще не нужны. Поэтому, если любишь меня и не хочешь меня обидеть, будешь брать все, что я для тебя заработаю.

– Как скажешь, мой дорогой брат, – сдался Эдвард. – А теперь давай-ка пришпорим наших коней. Я завтра утром намерен покинуть лес, а нам до этого предстоит еще много дел.

Поиски беглецов из Вустера давно были прекращены, и особых проблем с переправкой морем на континент у желающих не возникало. К раннему утру уже совершенно готовые Эдвард, Чалонер и Гренвилл, навьючив одного из пони своими пожитками, двинулись вместе с провожающими их Хамфри и Пабло в Саутгемптон. Эдвард, по настоянию брата, взял с собою и деньги, которые откладывал из своего заработка, и те, что принесла ферма, таким образом оказавшись вполне обеспеченным. Еще до исхода вечера путешественники вместе со своими конями погрузились на небольшое суденышко, попутный ветер раздул его паруса, и оно день спустя благополучно причалило к небольшому порту во Франции.

Хамфри и Пабло вернулись домой в тоске и расстройстве.

– О, мастер Хамфри, – жаловался еще по дороге Пабло. – Мисси Элис и мисси Эдит уехать, я хотеть с ними. Мастер Эдвард уехать, я хотеть с ним. Вы оставаться дома, я хотеть с вами. Но Пабло не может одновременно быть в трех местах.

– Нет, Пабло, не можешь, – покачал головой его спутник. – Поэтому должен быть там, где всего нужнее.

– Я это знать! – хлопнул он по плечу Хамфри. – Очень-очень вам нужен дома. А мисси Элис, мисси Эдит и мастеру Эдварду не нужен. И я оставаться дома.

– Да, Пабло, мы оба останемся дома. Только теперь уж не сможем делать того, что раньше, – уже строил новые планы Хамфри. – Сестры уехали, и я думаю отказаться от производства молочных продуктов. Сейчас ты узнаешь, что я придумал. Мы устроим большой загон. Заманим в него зимой диких пони, отберем из них как можно больше хороших и продадим в Лимингтоне. По-моему, это лучше и интереснее, чем взбивать масло.

– Понимать. Много работы для Пабло.

– И для меня, между прочим, тоже, – хмыкнул Хамфри. – Зато если сделаем хороший загон, нам его потом хватит на много раз. И кроме пони мы сможем в него заманивать одичавших коров.

– Понимать, – кивнул Пабло. – Но строить ужасно много, не нравится.

– Да тут строительства никакого вовсе не надо, – успокоил его Хамфри. – Просто повалим побольше деревьев, чтобы вышла надежная преграда, через которую пони не смогут прорваться, и дело с концом.

– Очень хороший идея, – одобрил на сей раз Пабло. – Но что делать с корова, если не масло?

– Пусть рожают телят на продажу. И еще используем их, чтобы заманивать дикий скот, – и здесь уже все предусмотрел Хамфри.

– Правильно. А старый Билли заманивать новый пони, – внес свою лепту Пабло.

– А неплохая идея, – загорелся Хамфри. – Обязательно надо попробовать.

Теперь мы должны вернуться в дом мистера Хидерстоуна. Прочтя в большом потрясении письмо Эдварда, он хмуро осведомился у Освальда:

– Это правда? Эдвард уехал?

– Да, сэр. Сегодня с утра. На самом рассвете, – последовал четкий ответ.

– И почему же я не был поставлен об этом в известность? Как вы смогли, работая на меня, принять в этом участие? Могу я узнать причину?

– Причина та, сэр, что его семью я узнал куда раньше, чем вашу, – с достоинством отозвался лесник.

– Тогда, вероятно, вам лучше отправиться следом за ним, – бросил сердито хранитель.

– Очень хорошо, сэр, – и, повернувшись, Освальд покинул комнату.

– Святые Небеса! – произнес хранитель в тишину комнаты. – Все мои планы разрушены. – Он опять потянулся к письму. – «Крайние обстоятельства, которые объяснить я не в силах, боясь причинить»… – вслух процитировал он и осекся. – Не понимаю. Без Пейшонс, похоже, не обойтись.

Отворив дверь, он позвал ее.

– Видишь ли, дорогая, Эдвард сегодня утром покинул наш дом, – сказал он, едва она появилась. – Вот письмо, которое он оставил. Прочти же его скорее и, если можешь, растолкуй мне слова, которые я совершенно не понимаю.