Однако в свои семьдесят семь он уже не возглавляет войска в территориальных войнах. Это, возможно, объясняет его зацикленность на Испытаниях. И все же независимо от того, чем он руководствовался, его советы имели смысл.

Я должен был подготовиться к Испытаниям и прежде всего – разузнать о них как можно больше. Я надеялся, что Пророки где-то когда-то все-таки растолковали чуть подробнее свое изначальное предсказание – возможно, даже описали, чего ждать Претендентам. В конце концов я прочесал всю библиотеку деда, но ничего не нашел.

– Черт побери, слушай меня, – дед пнул меня стальным носком сапога. Боль пронзила ногу, и я схватился за сиденье. – Ты хоть слово услышал из того, что я сказал?

– Испытания – это проверка моей храбрости. Я могу не знать, что уготовлено, но должен быть готов в любом случае. Я должен победить свои слабости и сыграть на слабости противников. Кроме того, я должен помнить, что Витуриа…

– Всегда побеждают, – закончили мы в унисон, и дед кивнул одобрительно. Я же старался не выдать своего нетерпения.

Больше битв. Больше жестокости. Все, что я хочу – бежать из Империи. А я до сих пор здесь. Истинная свобода – свобода тела и души. Вот за что я борюсь, напомнил сам себе. Не за престол. Не за власть. За свободу.

– Интересно, на чью сторону встала твоя мать, – размышлял дед.

– Уж точно не на мою.

– Это да, – вздохнул дед. – Но она знает, что у тебя больше шансов на победу. Керис многое выиграет, если поддержит нужного Претендента. И многое проиграет, если поддержит не того.

Дед задумчиво посмотрел в окно экипажа.

– До меня дошли странные слухи о моей дочери. Кое-что, над чем когда-то я мог бы посмеяться. Она из кожи вон будет лезть, только чтобы ты проиграл. Так что будь готов ко всему.

Когда мы подъехали к Блэклифу, где уже теснились десятки других экипажей, дед крепко пожал мне руку.

– Ты не разочаруешь клан Витуриа, – сообщил он мне. – Ты не разочаруешь меня.

Я поморщился от его рукопожатия, раздумывая, будет ли мое когда-нибудь таким же устрашающим. Элен нашла меня сразу, как только уехал дед.

– Поскольку всех вернули, чтобы они стали свидетелями Испытаний, нового набора первокурсников не будет, пока состязания не закончатся. – Она кивнула на Деметриуса в нескольких ярдах от нас, появившегося из экипажа своего отца. – Мы все так же живем в наших старых казармах. И расписание занятий осталось прежним, только вместо истории и риторики у нас будут дополнительные часы караула.

– Но мы ведь уже маски!

– Не я устанавливаю правила, – пожала плечами Элен. – Поторопись, мы опаздываем. У нас сейчас бой на мечах.

Мы пробрались через толпу студентов к главным воротам Блэклифа.

– Ты нашла что-нибудь об этих Испытаниях? – спросил я Элен. Кто-то хлопнул меня по плечу, но я не обратил внимания. Наверное, какой-то добросовестный Кадет слишком спешил на занятия.

– Ничего, – покачала головой Элен. – Хотя провела всю ночь в библиотеке отца.

– Я тоже.

Черт! Отец Аквиллус – правовед, и в его библиотеке полно всевозможных книг: от заумных кодексов до древних трудов книжников, посвященных математике. У него и у деда есть все самые важные книги Империи. Больше искать негде.

– Нам надо проверить… Что, черт побери?

Хлопки становились настойчивее, и я повернулся, чтобы отогнать назойливого Кадета, но столкнулся лицом к лицу с девушкой-рабыней. Она подняла на меня взгляд, взмахнув невозможно длинными ресницами. Ее глаза цвета темного золота потрясли меня так, что вдруг стало внутри горячо. На секунду я даже имя свое позабыл.

Я никогда не видел ее прежде, потому что если бы видел, то непременно запомнил бы. Несмотря на высокий туго затянутый пук волос и тяжелые серебряные браслеты, какие носят все рабы в Блэклифе, больше ничто в девушке не выказывало рабыню. Черное платье сидело на ней как перчатка, облегая каждый изгиб так, что многие оборачивались. Пухлые губы и прямой изящный нос мог быть предметом зависти у большинства девушек, не важно, к какому племени они принадлежали.

Я уставился на нее во все глаза. И хотя прекрасно это понимал и даже приказывал себе прекратить пожирать ее взглядом, все равно продолжал смотреть. Дыхание сбилось, и тело предательски потянулось к ней, пока между нами не осталось расстояние всего в несколько дюймов.

– Ка…Претендент Витуриус.

Она произнесла мое имя так, будто это нечто страшное, и тем вернула меня в чувство. Соберись, Витуриус. Я отступил на шаг и устрашился самого себя, увидев в ее глазах страх.

– Что такое? – спросил я спокойно.

– К… Комендант потребовала вас и Претендента Аквиллу прибыть в ее кабинет к… к шестичасовому колоколу.

– К шестичасовому колоколу? – Элен прошла мимо охранников у ворот и направилась к дому Коменданта, извинившись перед группой первокурсников, когда сбила с ног двоих. – Мы опаздываем. Почему ты не вызвала нас раньше?

Девушка шла за нами, боясь приблизиться.

– Здесь было так много народу, я не могла вас найти.

Элен отмахнулась от ее объяснений.

– Она точно убьет нас. Должно быть, это насчет Испытаний, Элиас. Может, Пророк сказал ей что-нибудь.

Элен заспешила вперед, по-видимому, надеясь все-таки успеть вовремя в кабинет моей матери.

– А Испытания уже начались? – спросила девушка и тут же зажала рот руками. – Простите, – прошептала она. – Я…

– Все в порядке, – я не стал улыбаться ей. Это ее только напугало бы. Для девушек-рабынь улыбка маски обыкновенно ничего хорошего не сулит. – На самом деле мне самому хотелось бы это знать. Как твое имя?

– Рабыня.

Конечно! Моя мать выбила из рабыни ее имя.

– Правильно. Ты работаешь у Коменданта?

Я хотел, чтобы она сказала «нет». Хотел, чтобы она сказала, что моя мать просто заставила первую попавшуюся рабыню искать нас. Я хотел, чтобы она сказала, что приписана к кухне или лазарету, где рабы не так запуганы и не лишаются частей тела за малейшие провинности.

Но девушка кивнула в ответ на мой вопрос. «Не позволь моей матери сломать тебя», – подумал я. Девушка посмотрела мне в глаза, и меня снова захлестнуло это чувство: низкое, горячее, всепоглощающее. «Не будь слабой. Борись. Беги».

Порыв ветра выбил из ее пучка прядь волос и кинул через щеку. Она поймала мой взгляд, и вдруг ее глаза вспыхнули дерзостью. На мгновение я увидел в ее лице отражение собственной жажды к свободе. Такого я никогда не видел в глазах курсантов, не говоря уж о рабах-книжниках. И на краткий миг я почувствовал себя не таким одиноким.

Но затем она опустила глаза, и я усмехнулся своей наивности. Она не может бороться. Она не может бежать. Не из Блэклифа. Я безрадостно улыбнулся. По крайней мере, в этом мы с рабыней похожи больше, чем она могла бы догадаться.

– Давно ты здесь служишь? – спросил я.

– Три дня, сэр. Претендент. М… – она заломила руки.

– Витуриус будет достаточно.

Она шла осторожно, робко – Комендант, должно быть, недавно ее выпорола. И все же она не сутулилась и не шаркала, как другие рабы. Она двигалась грациозно, с прямой спиной, что говорило о ней красноречивее любых слов. Очевидно, до недавнего времени она была свободной – я мог бы поклясться в этом своими мечами. И еще эта рабыня понятия не имела, до чего она красива и какие проблемы может принести ей красота в таком месте, как Блэклиф. Ветер снова разметал ее волосы, и я уловил запах сахара и фруктов.

– Могу я дать тебе совет?

Ее голова дернулась, как у испуганного зверька. Ну хоть, по крайней мере, она опасается.

– Прямо сейчас ты…

Привлекаешь внимание каждого мужчины в радиусе квадратной мили?

– Выделяешься, – подобрал я слово. – Сейчас жарко, но тебе надо носить капюшон или плащ, что поможет тебе слиться с толпой.

Девушка кивнула, но ее глаза смотрели подозрительно. Она обхватила себя руками и слегка отошла. Больше я с ней не разговаривал.

Когда мы вошли в кабинет моей матери, Маркус и Зак уже сидели там, полностью облаченные в боевые доспехи. Они тотчас смолкли, не оставляя сомнений, что разговор шел о нас.