которой он иногда встречался. Потом посмотрел на меня, как бы говоря: «Да, я знаю, что я красавчик», и вслух произнес:

— Джебу очень повезло, что он встречается с такой девушкой, как ты.

Фыркнув, я проговорила:

— Ну да, да, конечно.

— У вас проблемы? — продолжал Чарли. — Успокой меня, скажи, что у вас нет проблем. Вы такая чудесная пара.

— Ага, именно поэтому Джеб занимается черт знает чем наверху, а я сижу здесь, с тобой.

А почему я сижу здесь, с тобой? — помню, подумала я. И кто закрыл дверь?

Чарли говорил со мной сочувственно и обходительно и настоял, чтобы я подробно рассказала ему о том, что случилось, и, когда я расплакалась, он подсел ближе, чтобы меня утешить. Я противилась, но он прижался ртом к моим губам, и в конце концов я поддалась. Парень оказывал мне внимание — красивый, обаятельный парень, — и разве не все равно, что он не всерьез, а просто заигрывает?

Нет. Мне было не все равно. Даже предавая Джеба, я помнила об этом, и именно это убивало меня сейчас, когда я снова и снова вспоминала случившееся. О чем я тогда думала? У нас с Джебом были проблемы, но я все равно его любила. Я его любила тогда и люблю сейчас. И всегда буду его любить.

Вот только вчера, когда он не пришел в «Старбакс», Джеб ясно дал мне понять, что больше меня не любит.

Мой праздник жалости к себе прервал стук в окно. Мне потребовалась минута, чтобы вернуться к реальности. Снова послышался стук, и, приподнявшись с постели, я увидела, что напротив моего окна на сугробе стоят Теган, укутанная тепло, и Дорри, укутанная еще теплее. Они махали мне руками в варежках и глухими голосами звали выйти на улицу.

Я лениво слезла с постели и, когда почувствовала, что моя голова стала до странности легкой, тут же вспомнила, какой ужас сотворила со своими волосами. Вот черт! Я оглянулась, схватила с кровати одеяло и обернула его вокруг головы на манер тюрбана. Потом, придерживая край одеяла под подбородком, подошла к окну и резко открыла его.

— Выходи на танцпол! — раздался неожиданно громкий голос Дорри.

— Это не танцпол, — сказала я. — Это снег. Холодный, мерзлый снег.

— Он такой красивый, — заметила Теган. — Иди посмотри. — Она замолчала и удивленно посмотрела на меня из-под полосатой шерстяной шапки. — Адди? Почему у тебя на голове одеяло?

— Э-э-э… — промычала я и махнула им рукой. — Идите домой. Я лузер. От меня одни проблемы.

— Ох, не знаю, не знаю, — покачала головой Дорри. — Первое: ты звонила и сказала, что у тебя проблемы. Второе: мы пришли. Давай спускайся. Посмотри на чудо природы.

— Я пас.

— Оно поднимет тебе настроение, честное слово.

— Это невозможно. Прости.

Дорри закатила глаза:

— Такой ребенок… Пойдем, Теган.

Они спустились с сугроба, и спустя несколько секунд прозвенел дверной звонок. Я поправила одеяло на голове, чтобы оно больше напоминало тюрбан. Села на край кровати и притворилась дикаркой-кочевницей с ослепительно зелеными глазами и печальным выражением лица. Ведь кому как не мне знать все о печали.

Из холла донеслись голоса родителей:

— С Рождеством, девочки! Вы что, по снегу пешком сюда пришли?

И Дорри и Теган, как назло, решили ответить. Их веселый рождественский щебет раздражал меня все сильней и сильней, и вскоре мне захотелось закричать: «Эй, девчонки! Страдалица, которую вы пришли утешать, здесь, наверху!»

Наконец по лестнице взбежали две пары ног в колготках. Дорри ворвалась в мою комнату первой.

— Уф! — выдохнула она, убрав волосы с шеи и обмахнувшись рукой. — Если я сейчас не сяду, то взорвуся.

Дорри обожала говорить «взорвуся», это было ее любимое словечко, которое означало, что она сейчас взорвется. Еще она обожала вишневую газировку «Чируайн» и пончики и притворялась, что она из Земли обетованной — видимо, это такая земля, где жили евреи до того,