Вайнтрауба. Наверное, я Бриттани никогда и не любил на самом деле. В этом вся разница. Она была симпатичная, умная… не то чтобы неинтересная, хотя мы, по сути, мало о чем разговаривали. Я никогда не переживал из-за того, как у нас с ней все будет, потому что всегда знал, чем кончится. И никогда не считал, что это будет большая потеря.

Блин, мне ужасно не нравилось разговаривать о Бриттани, но Герцог постоянно поднимала эту тему — может, чисто для того, чтобы побесить меня. Или потому, что у нее у самой никаких жизненных драм еще не было. Она нравилась многим ребятам, но ее как будто никто не интересовал. То есть она не имела обыкновения прожужжать все уши каким-нибудь парнем, типа, какой он милый, и прочей такой пургой. Это мне в ней нравилось. Герцог попросту была нормальная, более естественная, чем другие девчонки: с ней можно было обменяться шутками, поболтать о фильме, она могла в раздражении на тебя наорать, на нее тоже можно было разозлиться, и она не обижалась.

— В целом черлидеры меня не интересуют, — повторил я.

— Но, — вставил Джей, — нас обоих интересуют классные девчонки, которые любят «Твистер». Герцог, дело не в черлидерах: мы просто любим свободу и неукротимый американский дух.

— Ну, считайте меня не патриоткой, но я черлидерства не понимаю. Эта их веселость не возбуждает. Возбуждает мрачное. Возбуждает амбивалентное. Возбуждает то, что оказывается глубже, чем показалось с первого взгляда.

— Точно, — согласился Джей. — Поэтому ты встречаешься с Билли Талосом. Ведь что может быть мрачнее и серьезнее официанта из «Вафельной».

Я бросил взгляд в зеркало, пытаясь понять, шутит ли Джей, и мне так не показалось. Герцог развернулась и стукнула его по коленке:

— Это всего лишь работа.

— Что? Ты встречаешься с Билли Талосом? — Я удивился не только потому, что вообще не ожидал, чтобы наша Герцог стала с кем-то встречаться, но еще и потому, что Билли Талос увлекался футболом и пивом, а Герцог любила Ширли Темпл и театр.

Секунду она молчала.

— Нет. Он просто пригласил меня на зимний бал.

Я промолчал. Странно, что она рассказала об этом Джею, а мне — нет.

— Не хочу тебя обидеть, но у Билли Талоса волосы какие-то сальные. По-моему, если их отжимать раз в день-другой, то Америке, может, и не надо будет больше нефть импортировать, — сказал Джей.

— Я не обиделась, — со смехом ответила Герцог.

Видимо, он ей не так уж и нравился. Но я все равно не мог представить их вместе, даже если не брать в расчет сальные волосы. Билли не казался прикольным или интересным. Но да фиг с ним.

Герцог с Джеем перешли к пылкому обсуждению меню «Вафельной», в частности к вопросу о том, какой тост лучше — обычный или с изюмом. Как для поездки, такая болтовня годилась отлично.

Снежинки, касаясь лобового стекла, немедленно таяли. Дворники работали вовсю. Передний дальний свет падал на снег и мокрую дорогу, и я видел ровно столько, чтобы понимать, где моя полоса и куда я двигаюсь.

Я мог бы ехать по этой дороге очень долго, но уже надо было сворачивать на Санрайз-авеню, чтобы проехать через центр и вывернуть на магистраль к «Вафельной». Было 00:26.

— Слушайте, — перебил я ребят.

— Что? — спросила Герцог.

Я перевел взгляд с дороги на нее:

— С Рождеством!

— С Рождеством! — улыбнулась она. — С Рождеством, Джей!

— С Рождеством, говнюки!

По обе стороны Санрайз-авеню тянулись огромные сугробы, высотой с машину, и казалось, что мы едем по дну бесконечного огромного хафпайпа для сноуборда. Джей с Герцогом притихли, мы все сосредоточились на дороге. До центра оставалось километра три, а потом еще полтора на восток до «Вафельной». Наше молчание прервал какой-то рэп из девяностых — зазвонил телефон у Джея.

— Это Кеун, — сообщил он, включая громкую связь.