— О, я знаю ее имя. Мне просто ненавистно его произносить. Я подозреваю, что когда я произносила ее имя… это придавало ей дополнительную силу. Поэтому я старалась этого избегать. Иногда она выглядит как женщина. Иногда как большая птица. И она играет на лире. Очень странная музыка. Все говорят, что это чудесная музыка. А я думаю, она отвратительна. И однажды, когда эта дрянь снова начнет играть на лире, я обязательно доберусь до нее и оборву все струны. После этого люди уже не будут внушать себе, будто она их богиня.

Вслед за этим глаза Эмили закрылись, вскоре ее милое бормотание превратилось в легкое дыхание спящего ребенка. Во сне она немного шевелила губами, напоминающими бутон розы.

Ее дыхание пахло парным молоком.

Прежде чем я успела покинуть келью Эмили, она прошептала мне, как будто бы очнувшись на секунду от безмятежного сна:

— Мне так жаль, тетя Рали, что мне пришлось разбудить тебя. За дверью меня ждала Дерлина. Она всхлипнула и смахнула слезу.

— Не смогла удержаться, чтобы не заглянуть, капитан, — произнесла она хрипло.

— Называй меня Рали.

Она вскинула голову и сказала:

— Хорошо, пусть будет Рали. Так или иначе, я заглянула и увидела тебя и малышку. В этот момент наша сиротка выглядела такой счастливой оттого, что встретилась наконец с любимой тетей Рали, что я чуть было не лишилась чувств.

Большим кулаком Дерлина размазала по щеке еще одну невольно навернувшуюся слезу.

Внезапно в коридоре послышался какой-то неясный шум, и Дерлина мгновенно повернула голову и начала внимательно прислушиваться. Оказалось, что мимо проходит очередная смена караула, поэтому Дерлина снова переключила внимание на меня. Я с удивлением заметила, что ее лицо приобрело смущенное выражение. Заметно стесняясь, она попросила меня:

— Я бы посчитала за великое одолжение, сделанное одной сестрой для другой, если бы ты предпочла не распространяться о том, как я тут раскисла и пустила слезу.

Вслед за этими словами лицо Дерлины внезапно осветилось улыбкой.

— Новобранцы называют меня за глаза Каменное Сердце. И мне не хотелось бы испортить эту репутацию.

— Пока ты со мной, — уверила я Дерлину, — тебе нечего бояться за свою репутацию. Я имею весьма длительный опыт общения с женщиной, которую ты мне напоминаешь.

Мы двинулись по подземному коридору. Дерлина сопровождала меня на встречу с лидерами Галаны. На сей раз встреча была назначена на необычно поздний час.

— Мне кажется, что я уже кое-что слышала об этом, — сказала Дерлина, — припоминаю, что ты спросила что-то сразу после нашей встречи. — Выражение ее лица стало серьезным. — Ты спросила тогда: «Полилло?», а я ответила: «Нет, я Дерлина». Ты, по всей вероятности, думаешь о той, которую навечно запечатлели в мраморе. О моей двоюродной бабушке Полилло. Некоторые уверяют, что мы с ней удивительно похожи. — Серьезное лицо Дерлины стало почти нахмуренным. — Обычно, подозреваю, новобранцы пытаются подобрать ключи к доброй стороне моей души.

— Ты не только почти ничем внешне не отличаешься от Полилло, — сказала я. — Но у вас одинаковая манера разговаривать, а главное — одинаково грозная внешность и наидобрейшее сердце.

Дерлина вновь улыбнулась.

— Почем я знаю? — с грубовато-шутливой интонацией в голосе пророкотала она и широко размахнулась, чтобы «по- дружески» шлепнуть меня по спине. По-видимому, она вовремя спохватилась, потому что вспомнила, что такой шлепок может свалить с ног сразу нескольких быков. Я устояла.

— Извини, — виновато произнесла она. — Так я и вправду похожа на бабушку Полилло?

— Как две капли воды, — ответила я, — поверь, что лучше меня ее не знал никто. Понимаешь, мы с Полилло вместе выросли. И в один день поступили на службу в Стражу Маранонии.

— Вместе с Корайс, — подтвердила Дерлина, при этом кивнув. — Рали, Полилло и Корайс. Величайшая троица воинов за всю историю Стражи Маранонии.

Дерлина весело рассмеялась. Тем самым жизнерадостным смехом, который отличал Полилло. Я поежилась. В этом было что-то сверхъестественное.

— Ты была достойна гораздо лучшей участи, Рали, — сказала богатырша, — судьба тебя явно не баловала. Уж и не знаю, сколько молодых женщин без конца сносили оскорбления и обвинения в тупости и неповоротливости со стороны въедливых