– Не просто так. Я с ним беседу имел. Он мне обещал – ни одна ревизия не тронет.
– И что?
– Вокруг берут. Меня не трогают.
– А не страшно?
– Теперь не так страшно. Сначала опасался. Теперь нет.
– А душа?
– Слушай, Сашок, а у человека есть душа? Я в последнее время книжки стал читать. Библиотечку атеиста. В основном отрицают.
– Может, все-таки сожжешь на всякий случай?
– И завтра ревизия? Я же, Сашок, за последний год сильно осмелел.
– Значит, не будешь?
– При первой же возможности ему верну. Кое-какие дела закончу и верну.
– А у тебя связь с ним есть?
– Сашок, хоть ты мне и друг, не все тебе могу сказать. Не все. Ты спешишь?
Сашок понял намек. Спикухин проводил его до двери. Глядел вслед через цепочку, потом, когда Сашок спустился на полпролета, крикнул:
– Дурачье ты, Сашок! Ты бы с меня тысяч пять мог взять.
– Не нужны мне твои тысячи…
У него от этой встречи, хоть она и кончилась вроде бы по-дружески, остался неприятный осадок.
«Ничего, – сказал он себе, сидя на бульваре и кушая мороженое, чтобы прочистить мозги. – Спикухин человек дрянной. И даже неизвестно, бывает ли у такого душа. А может, другие люди будут счастливы? Не все же на свете такие?» Сашок понял, что благородство в нем еще не истощилось. И поехал на такси, раз уж деньги есть, по второму адресу.
Ивановой Дарьи Павловны дома не оказалось.
Сашка встретил мужчина, видно, ее муж, человек понурый, все вниз – и нос, и уголки губ, и щеки, только уши торчком. Но вежливый.
– Дарья Павловна, – сказал он, – скоро вернется от косметички. Если вы будете так любезны, вы можете подождать ее возвращения.
Квартира, куда попал Сашок, была невелика и тесно заставлена вещами, в основном антикварного характера. А муж Дарьи Павловны совершенно к этим вещам не подходил, хотя был одет чисто, аккуратно. Сашок сразу понял, что в этой комнате хозяин не муж. В углу, за диваном и большим торшером, сделанным из березового полена, был столик на витых ножках. На столике лежали бумаги и пишущая машинка, совсем маленькая.
– Хотите чаю? – спросил муж.
– Нет, – сказал Сашок и сел на старинный диван, узкий и неудобный, но сразу видно – дорогой.
Муж постоял, поглядел на Сашка, не мог придумать, что с ним положено делать, подошел к своему столику, полистал бумажки, потом вернулся к Сашку, сел напротив на неудобный древний стул и спросил:
– Вы по делу?
Было ясно, что он занят собственными мыслями, и Сашок ему неинтересен.
– По делу, – сказал Сашок. – А ваша жена что делает?
– Делает? – Муж пожал плечами. – Вы курите? Курите, не стесняйтесь. Вот пепельница. А вы давно знаете Дашу? Дарью Павловну?
– Нет, – говорит Сашок. – Я же по делу.
– Конечно, вы говорили.
Они посидели, помолчали.
– Сумасшедший дом, – сказал муж. Он подошел к телефону, набрал номер. Дождался ответа, но тут же повесил трубку.
Он подошел к окну, нервно побарабанил по стеклу кончиками пальцев.
– Извините, – сказал он.
Снова подошел к телефону. Снова набрал номер. Покосился на Сашка. Потом хрипло спросил:
– Это ты, Сонечка? Да, это я, папа. Ты уже из школы пришла?
Выслушал ответ, вздохнул.
– А по русскому спрашивали?
Снова пауза.
– А мамочка дома? На работе? Ну конечно же, на работе.
Снова пауза.
– Конечно, Сонечка, – сказал муж. – Я еще в командировке. Я по междугородному звоню. Ты только не плачь, пожалуйста, не плачь. Конечно, позвоню… Ты покушай, согрей котлетку. До свидания, я позвоню.
Муж осторожно положил трубку, будто боялся кого-то разбудить. Сашок встретился с ним взглядом и понял: надо что-то сказать.
– Дочка ваша? – спросил он.
– И не говорите, – ответил муж. – Я буквально ничего не понимаю.
Хозяин был в таком отчаянии, словно ломал руки, хотя руки оставались неподвижными.
– А чего не понимаете?
– Я не понимаю, что происходит! Я готов повеситься. Честное слово, я не преувеличиваю. Вчера я взял бюллетень, потому что не могу глядеть в глаза моим коллегам.
– Может, к экстрасенсу обратиться? – спросил Сашок. – Я слышал, они помогают.
– Мне никто не поможет, потому что я подлец, – сообщил муж. – Я бросил семью, я бросил Сонечку и Оленьку, я оставил Викторию. Но почему? Ответьте мне, почему?
– Не знаю, – сказал Сашок. – Я не в курсе.
– Да, я виноват, я сам виноват. Я увлекся Дарьей Павловной. Но мое увлечение оставалось в рамках, простите, банального служебного романа. Я не предполагал, что так кончится.
– Чего кончится?
– Что я уйду из дома, что я перееду сюда, в этот кошмарный дом! Почему я это сделал? Почему я тут живу? Почему я должен мыть руки шесть раз в день и носить егерское белье?
– Чего?
Муж засучил штанину и показал край нижнего белья.
– А может, вам обратно? – спросил Сашок. – Ваша Виктория покричит, покричит, успокоится. Дело житейское.
– Вы не знаете Виктории. Она – ангел. Она никогда не кричит. Она все молча терпит. Она рыдает ночами. Я представляю, как она укладывает наших девочек и плачет над их кроватками.
Голос мужа дрогнул, большая слеза покатилась по его щеке.
– Извините, – сказал он. – Нервы.
– Вижу, – сказал Сашок. – Это у всех теперь. Я сейчас у одного человека был, тоже на нервы жалуется.
– Как паровоз по рельсам, – произнес муж. – Как будто меня несет какая-то дьявольская сила. Даю вам честное слово – я ни сном ни духом не намеревался покинуть Викторию.
– Дьявольская, говорите?
– Я не отдавал себе отчета. Я пришел домой, хотел посмотреть телевизор, а вместо этого подошел к Виктории и говорю: «Сообщи детям, что я нашел счастье с другой женщиной». Я этого не хотел говорить…
– И давно это случилось? – докторским голосом спросил Сашок.
– Больше месяца. Или меньше? У меня все смешалось.
– Второго мая? – спросил Сашок, который вспомнил дату на расписке.
– Может быть.
Они услышали, как повернулся ключ в замке, и тут же в комнате возникла пышная, вульгарного вида женщина, ярко и слишком модно одетая, с сумкой, на которую пошло как минимум четыре синтетических крокодила.
– Павлик! – воскликнула она с порога. – Ты скучал?
И тут она увидела Сашка, который поднялся при ее появлении.
– Это что еще такое? – спросила она. – Если телевизионный мастер, то я вызывала на ту неделю.
– Нет, – сказал Сашок. – Поговорить с вами надо. По личному вопросу.
– Погодите, – сказала Дарья Павловна и твердыми шагами подошла к мужу. – На тебе лица нет, – сказала она. – Буквально нет лица. Ты опять переживал? Эта гадюка звонила?
– Мне никто не звонил.
– Молчи. По глазам вижу, что звонила. Так вот, учти и скажи ей, что, если она еще будет мне телефон обрывать, я ей ноги вырву.
– Она ни разу не звонила.
– Не перечь, ангел мой, – ответила Дарья Павловна, резким движением открыла резной шкаф черного дерева, который оказался заполнен пачками, бутылочками и упаковками лекарств. Она шустро покопалась в нем и вытянула на свет три бутылочки и розовый пакетик.
– Сейчас, – сказала она. – Выпьешь успокаивающего.
Она упорхнула на кухню, там что-то загремело, зазвенело.
