– Честное слово, дорогая, твое пристрастие к творческим людям заходит слишком далеко! Карл Боннэ гостит у нас уже неделю. Чем он тебя не устраивает?
Нора не успела ответить: дверь распахнулась, и две кудрявые девочки-двойняшки вбежали в столовую. За ними следовала гувернантка чрезвычайно строгого вида, а за ней плелся пожилой черный лабрадор.
– Вот и миссис Норидж! – с облегчением воскликнула Нора, надеясь, что на этом неприятный разговор закончен. – Дик, фу! Не лезь к Бетси!
Пес покорно улегся у ног Фредерика. Тот потрепал его по голове, поднялся и, тяжело ступая, подошел к окну.
В стекле отразился лысый старик с роскошными седыми усами, которые своей пышностью словно пытались компенсировать отсутствие растительности на голове. В прищуренных глазах, окруженных лучами морщин, пряталась усмешка, с которой он поглядывал на дочь и зятя.
Нора и Патрик Эванс были похожи так, словно выбирали друг друга исходя из принципа подобия: оба кругленькие, маленькие и подвижные, точно мячики для пинг-понга. Патрик черпал умиротворение в своем хобби, трудолюбиво собирая миниатюрные модели паровозов. Что касается Норы, ее кипучая энергия находила несколько менее безобидный выход.
Миссис Эванс коллекционировала людей.
Объектом ее страсти мог стать далеко не каждый. Творческие личности – вот за кем охотилась Нора. Перед ними она благоговела и трепетала, признавая их безоговорочное превосходство над всеми, кто обделен талантом.
Заполучив к себе композитора или художника, Нора поначалу ходила вокруг него, разглядывая с тем же почтением, с каким дети в зоопарке глазеют на тигра. Если же добыча принималась рычать, бить себя хвостом и бросаться на прутья, восторгу ее не было предела.
Она записывала свои впечатления и мечтала в конце жизни издать мемуары под названием «Великие люди глазами Норы Эванс».
Старый Фредерик прокашлялся и обернулся к гувернантке:
– Миссис Норидж, скоро к нам прибудут новые гости.
– Рада это слышать, сэр.
– Боюсь, ваша радость преждевременна, – усмехнулся старик. – Нас ждут суровые испытания. Я бы посоветовал всем запирать двери на ночь и не выходить, если до вашего слуха донесутся дикие вопли.
Нора бросила на отца сердитый взгляд.
– Скульптор Боннэ сброшен с постамента, – скорбно продолжал старый Фредерик, словно ничего не замечая. – А ведь поначалу мы возлагали на него большие надежды. Шизофрения, раздвоение личности… Судя по его работам, можно было рассчитывать даже на манию величия! И что же? Оказался нормален, как булочник. Мы все считаем, это просто возмутительно с его стороны.
Нора не выдержала:
– Отец, твои шутки невыносимы.
– Но я вовсе не шучу, милая, – смиренно заметил Фредерик. – Полагаю, ты пригласила этих двоих в надежде, что они поубивают друг друга?
Девочки переглянулись и с жадным любопытством уставились на него.
– Кто кого убьет, дедушка? – пропищала Лора.
– А можно мы закопаем того, кого убьют? – подхватила Адель.
– В саду, под розами!
– И напишем эпидемию!
– Эпитафию, Адель, – поправила миссис Норидж.
– Эпитафию!
Болонка радостно затявкала, старый Дик отозвался басовитым рычанием.
– С вами невозможно серьезно разговаривать! – возмутилась Нора. – Бетси, крошка, только ты меня понимаешь.
Она прижала к себе собачонку и вышла, сохраняя на лице выражение оскорбленного достоинства.
Патрик вздохнул, глядя вслед жене. Но старый Фредерик только усмехнулся:
– Клифорд и Макнормик в одном доме? Помяните мое слово, нас ждет кровопролитие. И я очень удивлюсь, если оно случится не в ближайший уикенд.
Утро субботы выдалось ясным и солнечным. Но всем присутствующим в столовой Эвансов казалось, что под потолком бродят тучи, сверкают молнии и закручиваются невидимые вихри.
Назревала буря.
В эпицентре начинающегося урагана сидела высокая некрасивая женщина с черными волосами, разделенными на прямой пробор. Она словно вся состояла из острых углов: длинный нос, узкие глаза, заостренные пальцы. Тонкие губы кривились в сардонической усмешке.
Линда Макнормик была одной из самых успешных писательниц последнего десятилетия. Ее романы о похождениях беглого каторжанина Жака (молодого, прекрасного и, конечно же, безвинно осужденного) были не слишком обласканы критиками, зато горячо любимы читателями. У самой Норы на полке стояли все книги, начиная с «Голубоглазого мстителя» и заканчивая «Искушением Жака».
На другом конце стола восседал бледный мужчина с бесцветными глазами и презрительно оттопыренной нижней губой. Алексу Клифорду было всего тридцать два, но глубокие залысины на лбу и обвисшие щеки добавляли ему возраста.
Книги его продавались не слишком успешно, зато каждая вызывала дрожь экстаза у критиков, утверждавших, что Клифорд – литературный гений. Если бы всякий раз за подобный комплимент Алекс получал по фунту, он был бы уже миллионером. Но увы – его хвалили безвозмедно, а денежки читателей текли в карман Линды Макнормик.
– …Терпеть не могу, когда утверждают, будто написание книги сродни рождению ребенка, – громко говорила Линда. – Так заявляют лишь идиоты, не делавшие ни того, ни другого. У меня самой двое детей и девять книг, поэтому я могу сравнивать со знанием дела. Если вы написали роман, единственное, что у вас отвисло – это задница. С деторождением, увы, дела обстоят куда хуже.
– Линда! – всплеснула руками миссис Эванс, шокированная выражениями гостьи.
Писательница потрепала болонку, сидевшую на коленях у Норы.
– Обожаю собак! Жаль, они не умеют читать.
Молодой человек, сидевший рядом с Алексом Клифордом, усмехнулся. Крепкий, коротко стриженый юноша с квадратным подбородком больше походил на спортсмена, чем на скульптора. Завистники утверждали, что его ключ к успеху – не талант, а тщательно рассчитанная доля провокации. Последняя работа Боннэ – «Андромеда, избивающая Персея амфорой» – выставлялась в Салоне и имела большой успех.
Патрик Эванс почувствовал, что разговор принимает неприятный оборот. Он попробовал направить его в другое русло:
– Скажите, мистер Боннэ, ваши родители тоже были людьми искусства?
Карл усмехнулся:
– Моя мать даже кисти в руках не держала, а отец и вовсе был слеп.
– В самом деле? – смутился несчастный Патрик. – Простите, я не знал.
– Ничего. Даже ослепнув, он продолжал трудиться. У него развилось великолепное обоняние, оно помогало ему работать.
– Чем же он занимался?
– О, ничего интересного, – уклонился юноша от ответа. – Простите, мистер Клифорд, вы хотели что-то спросить?
– Лишь уточнить, не помните ли вы автора одного афоризма, – протянул писатель.
– И какого?
–
Нора Эванс вжалась в стул, трепеща и ожидая скандала.
