непосредственное начальство. Ясно вам?

Так точно, сказал Лаврик.

А вот вы-то, Кирилл Степанович продолжал Панкратов, соболезнующе качая головой. Вот уж от кого не ожидал Не первый год на секретной работе, облечены, так сказать, доверием и ухитриться просмотреть двух матерых врагов И если бы только это За каким чертом вы притащили в посольство эту банду? Которую цинично отрекомендовали как политических беженцев и коммунистов? Он повернулся к послу. Сережа, ты хоть знаешь, кого пригрел? Это наемники, чтоб ты знал. Те самые белые наемники, что служат реакции против здешних прогрессивных сил. Псы мирового империализма. А вот товарищ Мазур отчего-то посчитал нужным назвать их местными коммунистами и укрыть в советском посольстве Что, если Москва уже знает?

На лице посла изобразился несомненный ужас, отягощенный нешуточным похмельным синдромом.

Разрешите, товарищ вице-адмирал? все так же бесстрастно вклинился Лаврик. В данном случае речь идет об оперативной комбинации, суть которой я не имею права открывать кому бы то ни было.

Шутки шутите? рявкнул Панкратов.

Не имею такой привычки при исполнении служебных обязанностей, ответил Лаврик невыносимо казенным тоном. Вы, как партийный работник, к тому же военный, должны понимать некоторые тонкости

И апломб с Панкратова он чуточку сбил. Тот растерянно помолчал, пожевал губами:

Ну коли так Этот вопрос, в таком случае, пока отставим. Однако найдется немало других, на которые товарищу Мазуру придется подробно ответить Очень, я бы сказал, подробно, и вопросы будут нелицеприятные

Судя по его тону и решительному лицу, все это была не импровизация, а хорошо продуманная атака. Бывший боевой друг Кирюша на глазах превращался в козла отпущения еще и для того, чтобы самому остаться чистеньким. Разумеется, измену Родине, то бишь вербовку Мазура какой-нибудь империалистической разведкой, он шить не станет это было бы уже чересчур, да и в Главном штабе отнеслись бы неодобрительно к таким покушениям на честь мундира. Но, увы, имелось несколько второстепенных эпизодиков, которые при циничной изворотливости легко превратить в потерю бдительности, несанкционированные контакты и ненадлежащее исполнение служебных обязанностей. Грешки мелкие, но, собранные вместе в поганый букет и поданные должным образом, нервы помотают изрядно

Вы, товарищ Самарин, особенно в роли защитника не усердствуйте, продолжал адмирал. Я прекрасно понимаю специфику вашей работы, но я, знаете ли, эту специфику постигал еще в Отечественную, когда вас и на свете не было. К вам тоже могут возникнуть разнообразные вопросы и моральный облик у вас в этой истории далеко не безупречен, как мне сигнализировали, и должной бдительности не проявили. Рекомендую не забывать, что давным-давно покончено с порочной практикой, когда органы пытались поставить себя над партией. Так что вам бы не адвокатом выступать, а подумать, как объяснить собственные промахи. Он повернулся к Мазуру. Товарищ капитан второго ранга, вы вступали в интимные отношения с Татьяной Акинфиевой?

Нет, сказал Мазур кратко.

Ну, постараемся поверить, что вы все же не увязли по самую маковку Он нехорошо прищурился. А как насчет мадемуазель Натали Олонго? Тут уж информация настолько полная и подробная, что отрицать даже и смешно

Было дело, кратко ответил Мазур.

Вот ведь сволочь, подумал он даже не без некоторого восхищения. Как будто не он сам, ухарски подмигивая, советовал Мазуру в рамках глобальной стратегии завязать тесную дружбу с Натали. Одна беда: от этого разговора не осталось ни письменных, ни иных материальных свидетельств, так что еще и моральное разложение пришить легче легкого: мол, вместо того, чтобы со всем прилежанием охранять папу, как было приказано, волочился за дочкой, будучи при исполнении

Товарищ вице-адмирал, нейтральным тоном произнес резидент КГБ. А стоит ли сейчас во все это углубляться? Никакая комиссия пока что не работает, ни у кого нет должных полномочий вести расследование

Умница мужик, подумал Мазур без особой благодарности, но с пониманием. Прекрасно понимает, что на него тоже будут писать, тот же Панкратов, которому жизненно необходимо вымазать в дерьме всех, до кого можно дотянуться, чтобы самому остаться в белом, насколько возможно. Чекисту, правда, полегче, он из другой системы, и в таких случаях дело обычно гасится межведомственной грызней но все равно, когда на тебя пишут, приятного мало. Особенно если пребываешь на положении ссыльного, да и особых успехов не достиг, и недоброжелатели наверняка есть

Я так полагаю, в самом скором времени будут и комиссия, и расследование, веско заверил Панкратов. Столь вопиющий промах

Простите, а вы уверены, что промах столь уж вопиющий? спросил международник (надо полагать, Панкратов и его достал, самозвано назначив себя судьей). В конце концов, никаких потрясений пока что не произошло, и резких изменений курса тоже.

Мазур досадливо поджал губы, мыслями на сей счет он ни с кем пока не обменивался, но был уверен, что остальных, как и его самого, прямо-таки бесит неправильность происшедшего.

Точнее, последующего. Самое странное в событиях этих трех дней, прошедших после смерти Папы как раз то, что ничего, собственно, и не происходило. По всем канонам (и не только в Африке) после налета на загородное поместье и убийства Папы, просто обязан был вынырнуть, как чертик из коробочки, какой- нибудь новоявленный Спаситель Отечества (от кого или чего не так уж и важно), вскарабкаться на опустевший трон и заявить, что отныне он Отец Нации, Великий Вождь и Большой Лунный Бегемот. За редчайшими исключениями так обстояло всегда, на всех континентах.

Сейчас подобной персоны не объявилось. Никаких уличных боев, разгонов парламента, смещений генералов и министров и прочей рутинной африканской политической жизни. Как очень быстро выяснилось, на резиденцию напала рота неполного состава, не самого престижного полка, с парочкой броневиков, под командой задрипанного капитана, о котором прежде мало кто и слышал, ввиду его полной незначительности. Им удалось прорваться в резиденцию и укокошить некоторое количество народа но очень быстро примчался тот самый элитный парашютный батальон и сгоряча положил на месте едва ли не всех нападавших, в том числе и капитана. Так что в руки жандармерии (полковник Мтанга куда-то испарился, не объявившись ни среди живых, ни среди мертвых) попала немногочисленная мелкая рыбешка в виде кучки рядовых, большей частью неграмотных, родом из здешнего захолустья. Все они (хотя явно не имели ни времени, ни возможности сговориться), твердили одно и то же: господин капитан поднял ночью по тревоге роту и объявил, что только что некие злоумышленники злодейски убили Отца Нации, а потому следует незамедлительно их покарать. Ну, солдатики и отправились карать

Этим, собственно, заварушка и ограничилась. Никто из персон, расшитых золотом генералов, не предпринял никаких резких телодвижений, не поднимал войска, ничего не захватывал, никого не разгонял и, как уже говорилось, на опустевший трон вскарабкаться не пытался. Редкостное единодушие проявили господа генералы. В столице, правда, случилась перестрелка меж пехотинцами и дивизионом броневиков (под нее-то и угодил Мазур с компанией), но дело там было не в мятеже, а в старой неприязни меж пехтурой-коси и бронеходчиками-фулу, решившими под шумок свести счеты. Безобразие это быстренько прекратили французские белые кепарики и местные гвардейцы. Заварушки с грабежами магазинов (вроде той, свидетелем которой опять-таки оказался Мазур) жандармы быстренько подавили, не стесняясь в средствах и не позволив беспорядкам распространиться с окраин.

И настала тишина, какое-то дурацкое безвременье. Оцепление от иностранных посольств убрали, парламент устроил многочасовое траурное заседание, посвященное памяти Папы, так же поступила и Торгово-Промышленная Ассамблея (совет здешних денежных мешков). О преемнике Папы никто не дискутировал, вообще не заикался. Разве что на улицах появилось несметное количество военных и жандармских патрулей, а военный комендант столицы ввел чрезвычайное положение с запретом появляться на улицах с одиннадцати вечера и до шести утра (что и раньше входило в круг его полномочий). По радио главным образом передавали траурную музыку вперемежку с настойчивыми призывами к спокойствию и