продолжил путь, старательно обходя кучки праха, оставшиеся от попавших под обстрел людей.

Да, надежда умирает последней… А перед ней Вера, Любовь и матерь их Софья. Как тебя зовут, девочка? Надежда, дяденька эсэсовец! Иди, девочка, в конец строя, в газовую камеру пойдешь последней!!! Ха… У меня еще хватает сил шутить, значит не все потеряно! Хотя… потеряно именно все. Погибли все, с кем я вступил в контакт за эти двое суток. Ну, может быть еще жива Айше, да и это ненадолго. Ядерный взрыв он, знаете ли, не разбирает правых и виноватых.

И ведь был, был шанс закончить дело миром! Этим утром, когда я вернулся в кабинет Феофанова, после изучения щита управления АЭС, капитаны порадовали меня сообщением, что полковник Тропинин, впечатленный угрозой взрыва, решил идти на переговоры. Воодушевленные светлыми перспективами разрешения конфликта, мы сели завтракать и тут…

Тут-то оно все и началось!

Как так совпало, что подпольщики и детишки-сканеры начнут атаковать АЭС одновременно, теперь уже никто и не узнает! Потому как просто некому! Физически некому! Не осталось людей, способных задавать вопросы! Вообще не осталось…

Первой ласточкой начавшегося боя выступил сержант, влетевший в кабинет Феофанова как пуля. Едва успев прохрипеть что-то типа: «Тревога», стражник рухнул у моих ног, заливая брюки фонтаном крови из дырки в спине.

Тарасов, даже не осмотрев умирающего, бросился наружу. Феофанов задержался, все-таки перед ним лежал его подчиненный. Но даже профану в медицине было ясно, что с такими ранами долго не живут. И, заковыристо выругавшись, капитан бросился следом за коллегой.

А я на несколько секунд замешкался (однако не каждый день тебя окатывают кровушкой из разверстой раны!), и это, возможно, спасло мне жизнь. Из коридора, куда ускакали капитаны, рвануло огнем, да так, что меня кинуло на стену кабинета.

Сколько я пролежал в отключке – бог весть! Но, очнувшись, я по звукам установил, что бой еще продолжается. Ощутимо тянуло гарью, в коридоре клубился дым, где-то вдалеке, скорее всего, на крыше станции, заполошно заливалась сирена. Ее завывания перекрывал сплошной стрекот крупнокалиберных пулеметов.

Торопливо ощупав руки и ноги, я вообразил, что уцелел и на этот раз. Но при попытке встать правая нога просто подломилась. Ах черт! Вот к чему приводит спешка! Ощупав ногу еще раз, я нашел под коленом приличных размеров царапину. Скорее даже глубокую резаную рану. Зацепило чем-то острым, как ножом полоснуло! Пришлось распарывать изрядно пропитавшуюся своей и чужой кровью штанину и бинтовать первым, что подвернулось, – относительно чистым носовым платком.

Закончив с процедурами, я встал (на этот раз очень осторожно, держась за стеночку!) и боязливо выглянул в коридор. Первое, что бросилось в глаза, – обугленный труп, метрах в трех от двери. Кто это может быть? Тарасов или Феофанов? Впрочем… неважно! Коридор выглядел так, словно здесь рванула термобарическая граната «Шмеля». Ну, наверное, эти местные файерболы сравнимы с реактивным огнеметом по фугасному действию.

Так… и что мне делать? «Действуй, Леха! Не стой! Действуй, как задумал! – жестко приказал я себе. – Давай дуй к щиту управления и рви эту станцию к е…ной матери!»

Под ногой что-то звякнуло. Присыпанный пылью и хлопьями сажи на полу валялся «калашник». Тот самый, снятый мной с гэбиста из оцепления. Помнится, конвойный повесил автомат у двери на крючок. Вот взрывом оружие на пол и сбросило. Хорошо, что он мне под ногу попался. В полушоковом состоянии я бы сам о нем не вспомнил.

Подобрав автомат, я сразу почувствовал себя гораздо уверенней. Путь ко второму этажу не казался теперь дорогой в ад. Но не успел я пройти по коридору и пары шагов, как на лестничной площадке, как чертики из табакерки, возникли два парня, одетых в поношенные солдатские гимнастерки. Подпольщики! Я машинально вскинул «калашник» и выстрелил. С перепугу палец на спусковом крючке заклинило, и я сжег весь рожок одной непрерывной очередью. Промахнуться с пяти метров в узком коридоре было мудрено, и враги, естественно, были повержены. Один рухнул сразу, а второй, помельче ростом, умирать не хотел – получив в грудь два десятка пуль, только хекал и крутился на месте, умудрившись даже пульнуть файерболом. Впрочем, попав в стену. Но несколько пуль в голову успокоили и его.

Черт! Как они умудрились очутиться в сердце укрепленного объекта так быстро?

А на лестнице уже слышались шаги. Поняв, что прорваться вниз без боя не удастся, я сменил рожок и залег за косяком двери, держа на мушке выход с лестницы. Незваные гости не заставили себя ждать – над верхней ступенькой замаячили еще две головы. Теперь я стрелял аккуратно, экономно расходуя патроны. Ни в кого не попал, но атака явно захлебнулась. Пару минут ничего не происходило, и я несколько расслабился. Но тут снаружи донесся грохот взрыва. Стены дрогнули, по наружной побежала трещина. Затем взрывы стали бухать один за другим.

Что это? Ведь капитаны уверяли меня, что в Городе почти нет гранат к совсем нет артиллерии!

Через некоторое время я понял, что пулеметы уже не лупят длинными, на расплав ствола, очередями. Да и, судя по звукам, огневых точек заметно поубавилось. Все-таки сила солому ломит! Не прошло и пяти минут, как пулеметы умолкли совсем. Однако и неизвестные артиллеристы стали стрелять пореже.

В одну из длинных пауз между разрывами я услышал, что внизу, примерно на уровне второго этажа, застучали автоматы. Затем по ушам резанул мальчишеский визг, оборванный короткой очередью. Кто там с кем воюет?

– Эй, наверху! – донесся знакомый голос. – Я капитан Тарасов! Назовись, кто ты!

– Тарасов! – обрадовался я. – Живой! Это я, Алексей Макаров!

– Алексей! – удивился капитан. – Вы уцелели? Не стреляйте, я поднимусь!

Через мгновение Владимир мял меня в объятьях, как будто мы были давними знакомыми и не виделись сто лет. Я, честно говоря, не ожидал от него такого проявления чувств.

– Живы, вы живы, Алексей! – хрипло смеялся капитан. – Почти всю охрану ухлопали, Феофанова, вон, спалили, а вы живы!

Немного оправившись, капитан увлек меня вниз.

– А что случилось-то? А. капитан? – по пути, на бегу спросил я. – Откуда они взялись уже на территории