кожаные ремни и плети и оставляемые ими болезненные рубцы, безжалостные наказания, после которых девушка подолгу плакала или вообще оставалась бездыханной, — все это доводило ее порой до исступления, если не помешательства. А потом следовали душистые горячие ванны, и растирание благовонными маслами, и часы чуткой дремоты, когда она боялась даже представить, какие испытания ждут ее впереди.

Да, это было пьяняще, и притягательно, и порой даже жутко…

И, конечно же, она любила высокого черноволосого кронпринца с его вечной безудержной ненасытностью, как любила и очаровательную светло-косую леди Джулиану. Вдвоем они так изощренно мучили Красавицу!

Так почему же девушка отказалась от всего этого? Почему, увидев Тристана за решеткой в компании впавших в немилость принцев и принцесс, приговоренных к отправке на городской аукцион, она нарочно выказала неповиновение, чтобы ее выслали с ними заодно?

Она до сих пор помнила, как обмолвилась леди Джулиана об ожидавшей их участи:

— Жалкая, унизительная служба простолюдинам. Сразу по приезде начнутся торги, и можно не сомневаться, поглазеть на них соберется весь народ, до последнего бродяги. В городке на этот день объявляют праздник.

После чего кронпринц, который на тот момент и не предполагал, что его любимица так скоро тоже окажется среди провинившихся, выдал странное замечание:

— Ну, при всей своей грубости и жестокости, это — особенная, ни с чем не сравнимая кара.

Не эти ли его слова и погубили Красавицу?

Хотела ли она и впрямь, чтобы ее выкинули из пышного королевского двора с его изощренными, искусно устроенными ритуалами в бездну дикости и презрения, где унижения, порка и битье будут происходить куда чаще и неистовее, с дикой, отвязной рьяностью быдла.

Конечно, и для городских оставались прежние ограничения: телу невольника ни в коем случае нельзя наносить серьезный ущерб, его запрещено прижигать или как-либо калечить. Нет, ее будут наказывать куда ухищреннее! Теперь-то она уже знала, чего можно добиться с виду совершенно безобидным черным кожаным ремешком или обманчиво изукрашенной кожаной шлепалкой.

Но здесь, в городке, она уже не будет принцессой, а Тристан перестанет быть принцем. И эти грубые мужланы и бабы, которые примутся теперь их наказывать и заставлять на себя работать, каждую свою беспричинную оплеуху станут относить к высокому волеизъявлению самой королевы!

Внезапно Красавица запнулась в мыслях. Да, она умышленно на это пошла. Но не совершила ли тем самым ужасную ошибку?

— А ты, Тристан? — спросила вдруг она дрогнувшим голосом. — Ты, часом, не нарочно ли попал в ослушники? Ты не специально ль разозлил своего хозяина?

— Да, Красавица, именно так. Но за этим, видишь ли, долгая история… — ответил Тристан, глянув на девушку с мрачной опаской, словно не решаясь поведать ей нечто ужасное. — Тебе известно, что я служил лорду Стефану, но ты еще не знаешь, что еще год назад, совсем в других краях, мы не просто были с ним на равных, но и являлись любовниками. — Взгляд его больших васильковых глаз стал чуть открытее, печальная улыбка на губах немного потеплела.

Красавица изумленно ахнула, не веря своим ушам.

Солнце между тем уже подбиралось к зениту. Повозка круто повернула и, немного сбавив ход, покатилась, подпрыгивая, по пересеченной местности, отчего невольники еще отчаяннее западали друг на друга.

— Можешь представить наше удивление, — продолжал Тристан, — когда в этом замке мы вдруг очутились в ролях господина и раба и когда королева, заметив, как вспыхнуло румянцем лицо лорда Стефана, тут же определила меня к нему, настрого потребовав, чтобы он меня воспитал как надо.

— Это же невыносимо! — возмутилась Красавица. — Не представляю: знать его прежде, гулять с ним, разговаривать — и вдруг… Как мог ты ему покориться?

Все ее повелители и госпожи были ей прежде незнакомы, и, попав к ним в руки, девушка тотчас же проникалась собственной беззащитностью и уязвимостью. И то, какого цвета и материала у них туфли, каким резким бывает тон голоса, она узнавала раньше, нежели имя или черты лица.

Однако в ответ Тристан загадочно улыбнулся.

— Ну, думаю, для самого Стефана это было куда волнительнее, нежели для меня, — зашептал он ей на ухо. — Видишь ли, когда-то мы с ним встретились на грандиозном турнире, сражались с ним в нескольких поединках — и всякий раз я одерживал победу. Мы вместе охотились — и я был неизменно лучшим стрелком и лучшим наездником. Он меня уважал и мною восхищался, и за это я его