— Мисс Кейн, — промолвил мистер Рейзен. Он обогнул стол, указал мне на кресло и сам расположился напротив. Тон его слегка смягчился. — Я регулярно беседую с врачом мистера Уэстерли. Этот человек больше не покинет своей комнаты. Никогда. Одна попытка переезда его убьет. Неужели вы не понимаете? Ему следует оставаться в доме, а пока он жив, детям тоже следует там оставаться. Нет никакой, ни малейшей возможности изменить это обстоятельство. Разумеется, вы вольны уехать когда пожелаете, мы не можем держать вас здесь в плену, однако вы не раз давали мне понять, что не бросите детей. Ваша позиция не переменилась?

— Нет, сэр.

— Что ж. Значит, говорить более не о чем.

Я обратила глаза к ковру, будто надеясь в узоре его отыскать решение своих затруднений.

— Значит, никто не в силах мне помочь, — тихо сказала я. А про себя прибавила: я не покину этот дом, пока она меня не убьет.

— В чем помочь? — спросил он, и его беспокойство тронуло меня. Я качнула головою, улыбнулась ему, наши взгляды встретились, и я заметила, что он мельком глянул на мои губы. Я не отвела взгляда. — Мисс Кейн, — тихо промолвил он и смущенно сглотнул; на щеках его заиграл румянец. — Я бы помог вам, если бы умел. Но я не постигаю, что могу для вас сделать. Просто скажите мне…

— Тут нечем помочь, — обреченно сказала я, встала и разгладила юбку. Затем протянула ему руку, и он мгновение разглядывал ее, прежде чем пожать.

Ладони наши соприкасались чуть дольше, нежели диктует этикет, и не почудилось ли мне, что палец его погладил мой палец, совсем слегка, кожа приласкала кожу? В глубине моего существа зародился вздох, какого в жизни со мною не случалось, я заставляла себя отвести взгляд, но его глаза смотрели мне в глаза, и я бы простояла так очень долго или же поддалась бы искушению, не заметь я на столе портрет в серебряной рамке; портрет сей понудил меня отдернуть руку и отвернуться.

— Надеюсь, миссис Рейзен не рассердилась, когда вы припозднились домой после нашей предыдущей встречи, — сказала я, подразумевая нечто иное.

— Миссис Рейзен высказалась по этому поводу, — отвечал он, тоже взглянув на портрет. Тот изображал даму с железным характером, к тому же несколько старше мужа. — Но миссис Рейзен никогда не стесняется делиться своими соображениями.

— С чего бы ей стесняться? — осведомилась я, в тоне своем отметив слабый отзвук воинственности. — Я, впрочем, не имела чести познакомиться с этой славной женщиной.

— Возможно, — сказал он, соблюдая формальности, — возможно, вы как-нибудь отужинаете с нами?

Я улыбнулась ему и покачала головой, а он кивнул, разумеется: он был отнюдь не глупым человеком и все прекрасно понимал.

Я удалилась.

Итак, я обречена. Если я не желаю бросить детей, в особенности Юстаса, ребенка тревожного и ранимого, мне надлежит оставаться в Годлин-холле, пока жив мистер Уэстерли. И не приходится сомневаться, что скорее моя кончина предшествует его смерти, нежели наоборот.

В тот день после обеда я сидела в парадной гостиной, вчитываясь в «Силас Марнер», [35]обнаруженную в библиотеке мистера Уэстерли. Покой снизошел на меня, тихое смирение: я знала, что обречена жить в этом доме до самой смерти, сколь быстро эта последняя ни наступит. Шаги на дорожке оповестили меня о появлении визитера, и, склонившись к окну, я увидела, как Мэдж Токсли беседует с Изабеллой и Юстасом. Я наблюдала за ними тремя, обществом весьма необычайным; Юстас болтал больше всех, и от слов его Мэдж рассмеялась. Потом заговорила Изабелла, и смех Мэдж поутих. Девочкины слова ее, похоже, слегка встревожили, и, когда она взглянула на дом, по лицу ее пробежала тень. Я заметила, как она посмотрела на верхнее окно, отвернулась и тотчас вгляделась снова, будто узрела нечто неожиданное. Юстас дернул ее за рукав, и она перевела глаза на него, однако произошедшее сильно ее ажитировало. Я подумала было выйти к ним, но поняла, что не хочу встревать в их беседу. Рано или поздно, решила я, Мэдж сама ко мне придет.