со мной. Мы оба лежим, вытянувшись, тяжело дыша, и это напоминает мне о недавнем вечере, когда мы, лежа на моей кровати, приходили в себя после того, что он сделал со мной. Думаю, он тоже вспомнил об этом, потому что чувствую, как он цепляется мизинцем за мой. Только на сей раз я не улыбаюсь, а вздрагиваю.
Я отнимаю руку и перекатываюсь на бок, потом встаю. Прохожу десять футов до моего дома, залезаю в комнату и закрываю за собой окно.
Прошло почти четыре недели. Он больше не пришел бегать со мной и не удосужился извиниться. В классе и кафетерии он не садится рядом. Не шлет мне язвительных эсэмэсок и не появляется в выходные в другой ипостаси. Единственное, что он делает (по крайней мере, я считаю, что это он), – сдирает с моего шкафчика гадкие записки. Они всегда валяются, скомканные, на полу у меня под ногами.
Я продолжаю существовать, и он продолжает существовать, но вместе мы не существуем. Тем не менее независимо от того, с кем я сосуществую, дни проходят один за другим. И каждый новый, который вклинивается между настоящим и тем уик-эндом, подбрасывает мне все больше вопросов, задать которые не позволяет упрямство.
Мне хочется знать, отчего он завелся. Хочу выяснить, с чего он так разбушевался, почему не сдержался. И почему не извинился. Ведь я могла бы дать ему еще один шанс. Он вел себя дико и странно, но если положить на другую чашу весов все его плюсы, то она, конечно, перевесит.
Брекин больше не пытается проанализировать случившееся, и я тоже делаю вид, что меня это не волнует. Но на самом деле волнует, и больше всего достает то, что оно начинает казаться нереальным, словно происходило во сне. Мне хочется спросить себя, а был ли вообще этот уик-энд, или же это мое очередное ложное воспоминание.
В течение целого месяца меня донельзя занимала одна вещь (каким бы жалким это ни казалось): то, что мы так и не поцеловались по-настоящему. Мне безумно хотелось поцеловать его, и теперь, думая, что это может не произойти, я ощущаю в груди страшную пустоту. Легкость, с которой мы общались, то, как он прикасался ко мне, поцелуи, которыми он осыпал мое лицо и волосы, – все это были составные части чего-то очень важного и большого. И пусть мы не целовались, это большое заслуживает от него хоть какого-то признания. Он считает возникшие между нами отношения пустяком, и это меня обижает. Потому что я знаю: он прочувствовал это. Знаю точно. И если он испытывал то же, что я, то и поныне пребывал во власти этих чувств.
Нет, сердце у меня не разбито, и я до сих пор не уронила ни одной слезинки. Да и как ему разбиться, если мне еще только предстоит отдать Холдеру эту свою часть? Но я не такая уж гордая и могу признаться, что мне немного грустно. Знаю, надо набраться терпения, потому что мне он по-настоящему нравится. Так что все у меня хорошо. Немного грустно, и я совсем запуталась, но это не беда.
– Что это? – спрашиваю я Брекина, глядя на стол.
Он только что поставил передо мной коробочку. Очень мило обернутую.
– Всего лишь небольшое напоминание.
Я вопросительно смотрю на него:
– О чем?
Он со смехом придвигает ее ближе ко мне:
– О том, что завтра у тебя день рождения. А теперь открой.
Я со вздохом закатываю глаза и отпихиваю коробку:
– Я надеялась, ты забудешь.
Он хватает подарок и снова придвигает его ко мне:
– Скай, да посмотри же, черт побери! Я знаю, ты не любишь получать подарки, а я люблю дарить, поэтому перестань кукситься и открой, а потом обними меня и поблагодари.
Пожав плечами, я отодвигаю в сторону пустой поднос и беру коробку.
– Ты хорошо упаковываешь подарки, – говорю я. Развязав бантик, я разрываю бумагу. Смотрю на картинку на коробке и удивленно поднимаю бровь. – Ты даришь мне телевизор?
Брекин со смехом качает головой и берет коробку:
– Это не телевизор, тупица. Это электронная книга.
– О-о, – протягиваю я.
Понятия не имею, что такое электронная книга, но точно знаю: мне не разрешат ею пользоваться. Я могу принять ее, как приняла
