принять, – сказал Триер и действительно принял «Бодиль». В самой настоящей триерской манере.
Среди номинантов на премию был режиссер Оле Борнедаль, снявший «Ночное дежурство», и Ларс фон Триер вспоминает, что зал в тот вечер наполовину состоял из поклонников Борнедаля.
– Ну и вот, выхожу я на сцену получать премию. И не успел я подумать «хм, как бы мне это обставить- то», как вдруг я уже говорю тому, кто вручал мне статуэтку: «Давай быстрее, пожалуйста, мне нужно домой, отпустить бебиситтера». И добавляю весело – я же вообще веселый парень: «Это, кстати, Оле Борнедаль, ему как раз сегодня вечером нечего было делать».
Сам Триер считает, что это была «довольно смешная шутка», тем не менее его освистали.
– Потом меня останавливали, – смеется он, – какие-то женщины, которые говорили, что никогда ничего более бесстыдного не слышали. Вообще, конечно, гораздо более экзотичными кажутся премии, которые приходят откуда-то издалека, так что все мои «Бодиль» особого впечатления на меня не произвели. Хотя, – смеется он, – получи ее тогда Оле Борнедаль, я наверняка бы был взбешен и считал это очередным примером провинциализма.
Режиссер сидит на корточках перед узким письменным столом, тянущимся вдоль стены в его домашнем кабинете, и пытается выудить из дисковода застрявший там диск. В конце концов ему это удается: заставка игры «World of Warcraf », в которую играли его сыновья, исчезает с высящегося над хронически взъерошенными волосами режиссера экрана, и по комнате разносятся первые зловещие такты вступления из «Королевства».
– Отличная заглавная песенка, я сам к ней написал слова, – говорит Триер, выпрямляя затекшие ноги, затем усаживается в кресло на колесиках, отталкивается от пола и отъезжает подальше от экрана. – Я записал всю латынь, которую помнил. Lektiles collitorum, – щеголяет он своими познаниями. – Это значит: разложи десять кузовов угля по двум комнатам.
Он говорит это совершенно серьезно.
Вступает глубокий режущий закадровый голос: «Позже на этом месте построили Королевскую больницу, и прачек сменили врачи, исследователи, лучшие мозги и самые совершенные технологии страны». И режет голос дальше: «В довершение всего это место назвали Королевством. Будущее казалось определенным, и неизвестность и предрассудки никогда больше не должны были сотрясать науку».
–
«Легкие признаки усталости начинают быть заметны то тут, то там в этих крепких современных зданиях, – продолжает деревянный голос с компьютера. – Никто из живых этого еще не знает, но двери Королевства снова начали открываться». Барабаны, хор и завывающая сирена. «Скорая помощь» мчится по улицам в негативе. На высеченное в камне название сериала вдруг проливается кровь.
– Это мы стащили из «Сияния», – смеется режиссер.
Камера смотрит снизу на доктора Хельмера, холерического шведа, который склоняется над унитазом, изучая произведенную им самим «начинку». Новый кадр – и на экране появляется главный врач Месгор, весело явившийся на службу в приемном отделении. Мы смеемся. Оба.
– Действие развивается стремительно, правда? – отмечает режиссер, останавливает фильм и принимается рассказывать мне о том шведском ордене, который он так никогда и не получил.
Триер как-то сказал Эрнсту-Хуго Ярегору, что Швеция – самая коррумпированная страна в Европе, и вскоре после этого разговора получил прекрасную возможность доказать свою правоту. Посол Швеции устраивал прием в честь Ярегора, в котором должны были участвовать сливки датского общества, и