сообщение.
Когда Мередит открыла ему дверь, на ней были треники, свитер, шарф, шапка, варежки и нечто похожее на несколько пар носков, надетых поверх друг друга. Другими словами, антоним к слову «голая». Она обняла Сэма, и он почувствовал, как к нему вернулось его легкое. Он не отпускал ее, растягивая это мгновение, а потом прошептал ей на ухо:
– Сейчас август. На улице двадцать пять градусов тепла. Почему ты одета как в январе? Или ты и впрямь безумна!
– Прости, что забыла забрать тебя из аэропорта, – сказала Мередит, отстранившись и отведя взгляд.
– Ничего страшного, – озадаченно ответил Сэм, ожидая разъяснений.
– Похоже, разлука действительно сводит с ума.
– Но ведь я вернулся! – радостно воскликнул он.
– Я не о тебе, у меня бабушка умерла.
Ее обнаружили спустя несколько дней после смерти – и это было, пожалуй, самое скверное. Бабушка Мередит – Оливия, или, как ее все звали, Ливви, – проводила зиму во Флориде, как и любой другой разумный и имеющий на то средства пенсионер из Сиэтла. А на лето она приезжала домой – к дочери, внучке, старинным друзьям и любимым местам, полным воспоминаний. Ливви жила в квартале Фёрст-Хилл, расположенном на небольшой возвышенности. В квартире, где она провела пятьдесят лет жизни, выросли мать и дядя Мередит, а у Мередит прошли там лучшие дни детства. Дочь Ливви вместе с мужем перебрались из города на остров Оркас, чтобы открыть собственную гончарную мастерскую и вести уединенную жизнь художников, поэтому Мередит выросла на ферме в окружении садов, пихтовых лесов и пляжей, обдуваемых всеми ветрами. Однако душа ее всегда рвалась в город, в старую добрую бабушкину квартиру на последнем этаже. Как только ей выпал шанс переехать в Сиэтл, она не задумываясь это сделала и поселилась неподалеку от Ливви.
Раз в неделю, не реже, они вместе ужинали. Кроме того, Мередит часто забегала к бабушке позавтракать по дороге на работу, или обедала с ней в центре, или заходила, чтобы та помогла ей подшить юбку или чтобы угостить ее чем-нибудь, будь то кекс собственного приготовления, или суп, или свежая вишня, или печенье, купленное у девочек-скаутов. Не то чтобы Ливви была совсем старой и немощной и не справлялась своими силами. Им просто нравилось проводить время вместе. Случалось, конечно, что бабушка пропадала из виду – ведь Мередит звонила или заходила в гости не каждый день. У Ливви было полно друзей, дел и встреч. И образ жизни она вела здоровый, если не считать полпачки сигарет в день. «Я курю вот уже шестьдесят лет, – говорила она. – Раз никотин еще не прикончил меня, может, он мне на пользу!»
К сожалению, Ливви ошибалась. Мередит поужинала с ней в среду вечером, они договорились пойти куда-нибудь позавтракать в воскресенье. В пятницу вечером Мередит позвонила бабушке и оставила на автоответчике сообщение о том, что хочет занести ей помидоров – сосед удружил, привез огромную коробку с собственного огорода. В субботу утром Мередит вдруг поняла: бабушка так и не перезвонила и они не условились, куда пойдут. Не то чтоб ее это удивило, но несколько обеспокоило. Ливви, безусловно, женщина занятая, но у нее же есть мобильный телефон! Мередит перезвонила, оставила еще одно сообщение, а потом еще одно. К тому моменту был уже поздний вечер субботы, поэтому Мередит пошла в бабушкину квартиру со своими ключами только в воскресенье утром.
Ливви сидела в постели: на носу очки для чтения, на коленях книга. Стакан воды на прикроватной тумбочке стоял нетронутый. Но, несмотря на мирную сцену, Мередит все сразу поняла. Она поняла это, едва войдя в квартиру, где не было слышно звуков трансляции бейсбольного матча по радио, где не было запаха кофе и воскресных булочек, где шторы были задернуты и окно закрыто. Она все поняла, наверное, еще раньше, ведь бабушка всегда перезванивала, потому что заботилась о Мередит и всегда держала слово, особенно если это касалось совместного завтрака по воскресеньям.
Приехала «скорая», на всякий случай. «Острый инфаркт миокарда», – предположили врачи. Настолько острый, что Ливви не успела ничего почувствовать: не сняла очки, не попыталась встать или