штанах и издала стон, по позвоночнику пробежала искра. Я обвила руками его шею, теряясь в ощущениях, но наш момент внезапно прервали, когда раздался резкий звонок телефона. – Б…ь, – раздраженно выплюнул Карлайл, отпуская меня. Я улыбнулась и в последний раз поцеловала его, на этот раз быстро.

– Мне нужно идти, пока не вернулся Эдвард и не потащил меня на улицу, – сказала я. – Люблю тебя.

– И я люблю тебя, – ответил он, направляясь к телефонному аппарату. – Всегда любил и всегда буду любить.

Поездка в музыкальное училище прошла быстро, мы приехали вовремя. Я села посередине, чтобы был хороший обзор, и тихонько слушала, как детки играют. Выступление Эдварда было последним и я чувствовала, что он нервничает, когда выходил на сцену, ручонкой он постоянно взъерошивал волосы, устраивая торчащий беспорядок на голове. Он повернулся к зрителям, его глаза натолкнулись на меня и его лицо тут же засветилось. Я тепло улыбнулась сыну и он сел перед фортепиано, пару мгновений поколебавшись, прежде чем начать играть.

Похоронный марш. Из всех песен, которые он мог выбрать, мой ребенок подобрал самую серьезную и грустную композицию. Я столько раз слышала ее за последние недели, пока он репетировал перед концертом, что она, будто бы, врезалась мне в мозг. Он играл ее идеально, тревожные звуки поглотили тишину комнаты, мои волосы стали дыбом, а по коже побежали мурашки. В животе разлилось странное чувство, на глаза навернулись слезы, и меня охватил ужас. Это было настоящее проявление таланта моего ребенка – музыка, созданная его руками, ожила, я пыталась бороться с эмоциями, гордясь его достижениями, но мне было неуютно. В воздухе зависла безысходность, мои нервы были на пределе. Я была бы счастлива, если бы мой сын больше никогда не играл эту музыку.

Марш завершился и я смахнула слезы, пытаясь взять себя в руки, пока он спускался со сцены. Он выглядел намного более расслабленным, напряжение ушло. – Как я выступил? – спросил он, приподнимая брови.

– Идеально, – сказала я. – Как всегда, идеально.

– Я не идеален, мама, – пробормотал он, закатывая глаза, но его лицо засветилось от комплимента. Я взяла его за руку и мы вышли, Эдвард замешкался в дверях. – Ты не должна вызвать машину?

– Нет, как насчет прогулки? – предложила я. – Ночь красивая.

– Не знаю, мам, – промямлил он. – Папе это не понравится.

– Не переживай о нем, – с улыбкой сказала я. – Я справлюсь с твоим отцом. Всего несколько кварталов, что такого страшного?

– Ты уверена? – спросил он, все еще не убежденный.

– Абсолютно, – сказала я. – Плюс, мы быстрее доберемся домой пешком, чем на машине.

– Хорошо, – согласился он, пожимая плечами. – Если ты так говоришь.

Мы побрели вниз по улице, наслаждаясь ночной свежестью, Эдвард болтал о музыке. Он говорил о разных видах фортепиано, в которых я ничего не понимала. Его захватила мысль, что завтра с отцом он поедет в музыкальный магазин. Его радость грела мне сердце, приятно было видеть, что он наконец-то расслабился и ведет себя как ребенок. Ему было только восемь, еще рано для любой ответственности и переживаний. Ему не нужно было быть таким серьезным, ему стоило беззаботно веселиться, играть, наслаждаться жизнью и получать новые эмоции.

Все дети должны быть такими.

Он продолжал говорить, а мои мысли направились к Изабелле, чувство ужаса в груди росло. Она была такой юной, невинной, чистой, она заслуживала такую же жизнь, как у моего сына. Жизнь, где она будет просто ребенком. Она не должна познавать жестокость, не должна сталкиваться с ужасающими реалиями мира. Она заслуживает счастье.

И свободу… но не поздно ли давать ей это?

– Мам, ты меня слышала? – позвал Эдвард, в его голосе зазвучало раздражение. Я глянула