больно, его плечи были опущены, руки в карманах, и ему было безразлично все происходящее вокруг.

Я сделала несколько шагов в его направлении и вновь остановилась, когда он, наконец, пошевелился, вынимая руку из кармана и приглаживая волосы. От его движения несколько прядок выбились из прически, и я непроизвольно улыбнулась – хоть что-то осталось прежним. Тут он напрягся и быстро отдернул руку, сгибая и разгибая пальцы. Я заметила на предплечье белую повязку и задумалась, что произошло. Инстинктивно я глянула на собственную руку, на которой от горячего кофе остались красные отметины. Эдвард направился в противоположном от меня направлении, и я запаниковала, думая, что он уходит, но он лишь взял одну розу с монумента и подошел к ближайшей могиле. Он присел на корточки и положил цветок на землю, прослеживая кончиками пальцев надпись на белом мраморе.

Я медленно двинулась к нему, меня наполняло любопытство, но через несколько шагов до меня дошло. Той ночью, когда мы играли в двадцать вопросов в его комнате, он говорил, что его мать на кладбище в Маунт Кармеле, и есть смысл в том, что доктора Каллена похоронили рядом с женой. Сердце бешено забилось, и желудок скрутило, я тут же почувствовала, что вмешиваюсь во что-то очень личное. Но тут Эдвард поднялся. Я вспомнила, как он сидел у фортепиано, склонившись над клавишами и плача, в годовщину смерти его матери, и боль сдавила грудь. Я поежилась и снова задохнулась, делая шаг назад, но он как-то почувствовал мое движение и напрягся.

Мы молчали, не двигаясь, атмосфера стремительно менялась. Солнце скрылось за тучей, и кладбище внезапно накрыла тень, холодный ветер прокатился по площади, меня будто молнией ударило. Воздух был густым и с трудом попадал в легкие, руки тряслись. Ключи, которые я держала, звякнули, и я резко выдохнула, крепко вцепившись в связку и пытаясь успокоиться, звук пронесся эхом по кладбищу.

Все как будто происходило в замедленном ритме. Он повернул ко мне голову, моргая. Я вздохнула, когда, наконец, увидела его лицо, увидела плотно сжатые губы, и мешки под глазами, и боль в глазах. Он выглядел уставшим, истощенным, и его страдания ощущались в каждом движении. Когда он увидел меня, пустое выражение его лица тут же сменилось мириадой других эмоций, тех, которые бушевали у меня внутри. Шок, неверие, озадаченность, отчаяние, страх, страстная надежда, печаль, скорбь… все это я чувствовала, когда смотрела на сломленного мужчину, которому отдала свое сердце и не забрала назад. Я любила его, так же сильно, как и всегда, и стоило мне понять это, как эти же чувства я увидела и у него, все стало на свои места.

Он любил меня. Несмотря на то, что все стало иным, несмотря на то, что мир кажется чужим, любовь еще здесь. Наконец-то, я нашла то, что было правильным.

Я нарушила момент оцепенения и двинулась в его сторону, он тоже сделал ко мне несколько нерешительных шагов. Тогда я сорвалась и, сбросив туфли в траву, понеслась к нему. Меня трясло от слез, и я врезалась прямо в него, Эдвард напрягся, пытаясь удержаться на ногах. Он обвил меня руками, и от силы нашего столкновения отступил на несколько шагов назад. Он зацепился за что-то, и мы полетели на землю. Его тело неистово задрожало, когда у него вырвалось сдавленное рыдание, он вцепился в меня так крепко, будто от этого зависела его жизнь.

Мы не говорили ни слова, ком в горле делал невозможными любые звуки, кроме рыданий. Я прикрыла глаза и растворилась в его объятиях, по спине снова пробежала молния, когда я ощутила его родной запах. Его тело было теплым, и, несмотря на то, каким ранимым и беззащитным он сейчас был, в его руках было надежно. Я ощущала себя в безопасности, как будто все мои поиски и скитания нашли конечную точку в этом мгновении, в этом месте; я наконец-то вернулась домой.

Он был моим домом.

Я не знаю, сколько мы сидели там, на траве, между могилами его родителей, отчаянно вцепившись друг в друга, и отдавшись во власть эмоций. Вся наша боль, страдания, тоска – все это выходило наружу вместе с воздухом, и мы так крепко держались друг за друга, что, боюсь, оставили на коже синяки. Мне было все равно, это не важно. Единственное, что сейчас имеет значение – это он.

Может, прошли минуты или часы, но время для нас остановилось. Мы не замечали ничего вокруг, никто не посмел помешать нам, единственное, что осталось в мире – это мы сами. Его всхлипывания постепенно затихали, как и мои, но мы были не готовы еще отпускать друг друга.