сна на стуле. Я нырнула под душ, чтобы освежиться и проснуться, а потом обернулась маленьким полотенцем и начала искать одежду. Мне нужна была стирка, но все же удалось найти чистые джинсы и какую-то майку. Я быстро оделась, напрягшись, когда увидела себя в зеркале – на мне была футбольная майка Эдварда. Я застонала, когда заметила под глазами черные мешки – мое истощение так ясно прослеживалось в чертах лица, будто его вырубили стамеской.

Я отвернулась от своего отражения, не желая больше видеть его, и начала собираться. Все мои принадлежности по-прежнему лежали в багажнике, я доставала лишь одежду. Потом я загрузила коробку в машину, бросая ее на заднее сидение, и пошла в главный офис, чтобы вернуть ключи и сдать комнату. Я вновь стала неспокойной, паранойя возросла, и я знала, что мне нужно уехать, пока не стало хуже. Проблема в том, что я не знала, куда податься. У меня заканчивались деньги, и я не была уверена, что решусь воспользоваться своим банковским счетом.

Я поехала вниз по улице, вспоминая, что видела там прачечную в нескольких кварталах от отеля. Я затолкала грязные вещи в машинку, наплевав на все правила сортировки цветов, и купила у управляющего пачку стирального порошка. В прачечной было тихо и пусто, поэтому я взяла с маленького столика старый атлас и села в холодное пластиковое крепло, дожидаясь, пока стирка завершится. Я пролистывала страницы, а сознание дрейфовало, пытаясь решить, куда дальше ехать. Стоит ли мне развернуться и вновь помчаться на восток? Или направиться дальше на юг, может, во Флориду? Как насчет севера? Я была в тумане, пока перебирала штаты, и вскоре в комнате стало совсем тихо – машинка закончила стирку. Я достала вещи и бросила их в сушилку, желудок заурчал от голода. Я вспомнила, что через дорогу есть кафетерий, выглянула и заметила вывеску «открыто».

С минуту я думала, могу ли позволить себе это, но тут желудок снова подвело, и тело решило за меня. Я еще раз глянула на вещи, а потом выскользнула через дверь и вошла в кафетерий, нервно оглядываясь по сторонам. Там было несколько покупателей, пожилая пара и семья в кабинке, а еще возле бара сидело двое мужчин и пили кофе. Все казались безобидными, не стоящими переживаний.

Девушка в белой рубашке, джинсовых шортах и с черным фартуком на бедрах подошла ко мне и положила на столик большое пластиковое меню, приветливо улыбаясь. Я попыталась выдавить улыбку в ответ, но из-за истощения она больше была похожа на гримасу.

– Что принести тебя попить, сладенькая?

Мне потребовалось пара секунд, чтобы понять ее вопрос, южный акцент был невероятно сильным.

– Кофе, – тихо попросила я. – Черный, пожалуйста.

– Конечно, – сказала она, отворачиваясь и подходя к следующему столику.

Я открыла меню и начала исследовать его. Через минуту официантка вернулась и поставила передо мной чашку кофе, а рядом – стакан холодной воды.

– Пожалуйста. Решила, что будешь заказывать?

– Э-э, да. Оладьи, пожалуйста, – сказала я, называя первое, что увидела.

В моем состоянии все казалось вкусным.

– Через миг будет подано, солнышко, – мягко ответила она, забирая у меня меню и уходя.

Я вздохнула и подняла кофе, делая глоток горячей горьковатой жидкости, а потом выглянула в окно. Я услышала, как мужчина попросил официантку включить телевизор и через несколько секунд помещение заполнили звуки новостей. Не помню, когда я в последний раз смотрела что-то, в последних моих отелях даже не было телевизоров.

Сообщения, в основном, были посвящены надвигающимся политическим выборам, скандалам, в которые оказались вовлечены кандидаты. Когда-то в Калифорнии я изучала политические партии, потому что с моей новой личностью я могла голосовать. Отец Эмили вновь баллотировался, и я часто расспрашивала ее о нем, но она привычно уклонялась от ответов, говоря, что это не имеет значения. Что даже если бы работа ее отца зависела от нее, она все равно не голосовала бы, потому что, кто бы ни сидел в офисе, ничего не изменится. Я не пыталась переубедить ее, но и не соглашалась. Авраам Линкольн и