— Ты хотела открыть цветочный магазин…

— А ты мне говорил, что хотел бы писать пьесы для театра!

Дойл улыбнулся при этом воспоминании. Театральный клуб в колледже. Это было в 1988 году. Ему было четырнадцать.

— Книга моей жизни была написана еще до моего рождения! Если ты родился в Читэм-Бридж и тебя зовут Дэнни Дойл, ты не можешь уйти от своей судьбы.

— Я думала, что всегда есть выбор, — ехидно заметила она.

Свет засиял в глазах Дойла, а затем его лицо на мгновение осветилось откровенной улыбкой, сделав его очень привлекательным. Трудно было представить, что это был тот же самый человек, что месяцем раньше отрубил мачете ноги и руки одному украинцу, который задумал обойти его. Она знала, что добро и зло сосуществуют в каждом человеке. Некоторые — по своему выбору или по принуждению — эксплуатируют лишь худшее в себе. Но в этот момент она задала себе вопрос, каким человеком стал бы Дэниел, сделай он ставку на светлую сторону своей личности, вместо того чтобы избрать извилистый путь, который обязательно должен был закончиться смертельным исходом.

То есть было две или три секунды, в течение которых время застыло. Две или три секунды благодати, когда им обоим вдруг снова стало по пятнадцать. Где они улыбались друг другу. Где Дэниел никогда никого не убивал. Где она не была копом. Где Элис не пропала. Две или три секунды, когда жизнь еще была полна добрых надежд.

Две или три секунды…

А потом один из парней вылез на террасу, и нездоровое очарование исчезло.

— Надо идти, босс, в противном случае мы прозеваем ямайца.

— Я догоню тебя у машины. — Дэниел допил свой бокал вина и поднялся. — Ты можешь рассчитывать на меня, Мэдди, но, возможно, мы видимся в последний раз.

— Почему?

— Потому что очень скоро я умру.

Она пожала плечами.

— Ты уже много лет говоришь так.

Дойл устало потер глаза.

— На этот раз всем нужна моя шкура: русским, албанцам, фараонам, офаковцам,[25] новому поднимающемуся поколению в районе, которое никого и ничего не уважает…

— Ты всегда знал, что это закончится так, не правда ли?

— Рано или поздно, — сказал он, возвращая ей ее оружие.

Потом он посмотрел на нее в последний раз, и слова, которые он не готовил, сорвались с его губ:

— Наш поцелуй… Я часто вспоминаю его.

Она опустила глаза.

— Это было больше двадцати лет назад, Дэниел.

— Да, но я хотел, чтобы ты знала, что это воспоминание всегда со мной и я не жалею об этом.

В свою очередь, она посмотрела на него. Это было тяжело слышать, в этом было тяжело признаться. Это было что-то страшное, но мир не был черно-белым, и честность толкнула ее к признанию:

— Я тоже, Дэниел. Я не жалею об этом.