Анна рассмеялась, увидев мое изумленное лицо. Несмотря на то что соболья отделка платья леди Солсбери не осталась без моего внимания, я действительно не могла представить себе, что разговариваю с особой королевской крови.
— И она отвечает за всю прислугу принцессы?
— Только за женскую ее часть. И тебе следует быть с ней очень любезной и выполнять все ее указания, иначе она отошлет тебя домой.
Я судорожно сжала ткань платья, которое собиралась положить обратно в самый большой из моих сундуков, остававшихся в нашей общей спальне. Волна тоски по дому захлестнула меня с такой силой, что я даже закрыла глаза, тотчас наполнившиеся непрошеными слезами. Я смахнула горячую влагу, и из моих уст почти против воли вырвалось:
— Вообще-то вернуться домой будет совсем неплохо!
Я отчетливо поняла, что буду остро тосковать по Бланш и по той вольготной жизни, которую вела как единственная дочь отца богатого семейства. В каждом из наших домов у меня была собственная спальня и своя постель. Мне не нужно было ни с кем делить ни комнаты, ни ложа, а здесь, в Торнбери, я, само собой разумеется, буду спать в одной спальне с другими фрейлинами и на одной кровати еще с одной девушкой. И до сегодняшнего дня мне никогда не приходилось никому прислуживать…
Но Анна прервала мои горестные размышления безжалостным замечанием:
— Если ты не угодишь леди Солсбери, тебя отправят домой
Я содрогнулась, когда поняла, что в любом случае путь обратно к мачехе мне закрыт. Если графиня будет мною недовольна, я вновь окажусь во власти сэра Лайонела Даггета. А уж он-то распорядится моим будущим так, как сочтет нужным. Если я не сумею понравиться при дворе, он выдаст меня замуж за первого охотника за приданым, который даст ему достаточно большие отступные.
Я сложила платье в сундук, тщательно разгладив каждую складочку, и приняла решение: я добьюсь успеха при дворе принцессы Марии, чего бы мне это ни стоило.
— Что мне надеть, когда я буду прислуживать принцессе? — спросила я.
— Наш портной сегодня же снимет с тебя мерки и через день-два тебе сошьют такое же платье, как у меня. — Анна приподняла юбки своего черно-коричневого туалета. — Этот наряд шьется нам за счет короны, и еще каждая из нас, фрейлин, получает вознаграждение за службу — десять фунтов в год. Эти деньги выплачиваются по частям каждые три месяца, поэтому ты всегда сможешь взять взаймы под будущие поступления, если захочешь купить что-нибудь особенное — такое, чем нас тут не снабжают.
Именно в этот момент, когда речь зашла о столь животрепещущих практических вопросах, появились двое крепких молодцов, тащивших огромную деревянную лохань для купания. За ними следовала еще добрая дюжина работников с ведрами, настолько полными, что вода из них выплескивалась на пол. Слуги вылили половину ведер в лохань, а вторую половину принесенной воды оставили на обливание. Последней явилась Эдит, вооруженная мешочками с душистыми травами для добавления в воду, шариком ароматного мыла, губкой и двумя полотенцами.
— А при дворе часто моются целиком — с головы до ног? — спросила я Анну, начав с помощью Эдит освобождаться от своего пропыленного и пропотевшего за время путешествия наряда.
Хотя многие считали мытье с полным погружением в воду опасным для здоровья, я лично не видела в этом ничего плохого, хотя и привыкла обходиться тазом и кувшином.
— У нас при дворе так моются гораздо чаще, чем где бы то ни было. — В голосе Анны мне послышалось легкое осуждение. — Говорят, король Генрих уделяет чистоте особое внимание.
Я подумала, что для мужчины такое поведение весьма необычно, но не стала говорить об этом вслух. Я радостно предвкушала, как сейчас смою с себя грязь и пыль долгой дороги. Осторожно попробовав воду в лохани, я убедилась, что она такая, как надобно — не холодная и не обжигающе горячая. Пока я усаживалась в своей маленькой купальне, Анна примостилась на одном из сундуков, поджав под себя ноги.
— Хочешь меня еще о чем-нибудь спросить? — Ее голос донесся до меня сквозь шапку пены, ибо Эдит принялась усердно намыливать мне голову.
