проезжали, но время от времени успевала заметить то коттедж из местного пестрого, так называемого «пудингового» камня, то склон, поросший черемшой, издававшей резкий, но приятный чесночный аромат. Путешествие наше было длительным, утомительным и необыкновенно скучным. Временами я, прижавшись щекой к кожаной куртке своего провожатого, впадала в дремоту, несмотря на неровный ход лошади подо мною и ухабистую дорогу. Мерный топот копыт, журчание многочисленных ручьев, через которые мы переправлялись, шепот листьев над головой — все эти звуки убаюкивали меня.

Ночь мы провели в Аксбридже. Нам с Эдит пришлось лечь в одну постель, и я полночи слушала ее вздохи и всхлипы, но не могла понять, плачет она или нет. Эдит пришла в Хартлейк совсем девчонкой (впрочем, ей и сейчас было не больше двадцати пяти лет от роду), и все это время часто сопела, хлюпала носом и чихала, особенно когда оказывалась рядом с полем зерновых или лугом, поросшим цветами.

Утром, помогая мне одеваться, Эдит осмелилась задать вопрос, который заставил меня усомниться в том, что она так уж сильно страдает от разлуки с поместьем.

Она спросила:

— А правду люди говорят, что принцесса из себя как куколка?

— Ну, не знаю… — отвечала я. — Но мы узнаем это наверняка совсем скоро, когда встретимся с ее высочеством.

Я посмотрела на Эдит через плечо — она в этот момент шнуровала мой корсет — и заметила, что ее круглое лицо покраснело не только от усилия, но и от предвкушения новых впечатлений.

Моя служанка была далеко не красавица. Мало того, что глаза у нее были тусклые и водянистые, а нос и щеки покрывала целая россыпь веснушек, которые ее вовсе не красили, так еще у нее были крупные зубы и большие уши. Последние она прятала под гладко причесанными соломенно-желтыми волосами, покрытыми простым чепцом. Возможно, она решила, что среди челяди при дворе принцессы сможет со временем найти себе мужа.

— Надобно нам с вами, мисс, показаться во всей красе, коли перед самой принцессой окажемся, — взволнованно продолжала Эдит. — А еще скажите, мисс, к королевскому двору будет у нас доступ?

Ее наивная радость и волнение оттого, что она сможет увидеть во плоти принцессу королевской крови, а возможно, и самого короля, заставили меня по-новому оценить собственные чувства. Да, меня глубоко оскорбило то, что некто распорядился моей судьбой за меня. Но в то же время я не могла не вспомнить, как нравилось мне учиться у монахинь, как я радовалась, когда мы переезжали из поместья в поместье, с каким удовольствием слушала я рассказы отца о его странствиях в молодые годы. Он несколько раз бывал в Лондоне и даже пересекал Ла-Манш. На континенте мой отец отважно сражался с французами и был возведен в рыцарское звание после Битвы шпор[10].

Я продолжала думать об этих вещах на протяжении всего второго долгого дня в дороге, а к концу третьего дня — и нашего путешествия, — когда мы выехали на поросшую лесом равнину перед замком, я покорилась своей судьбе. Впрочем, «покорилась» — слишком сильно сказано.

Мне еще не исполнилось четырнадцати лет, и меня одолевало любопытство. Я принялась воображать себе все те радости, которые ждут меня в моей новой жизни. Как и Эдит, мне не терпелось увидеть принцессу Марию. Я представляла себе ее двор как средоточие смеха и веселья, место, где постоянно устраиваются маскарады и турниры, праздники и балы. И меня — юную и очаровательную фрейлину — подхватит и закружит этот вихрь развлечений.

Мы въехали в Торнбери 25 августа, на следующий день после прибытия туда принцессы со всей ее свитой. Первое, что бросилось нам в глаза еще на подъезде к замку, — огромный дом над въездными воротами. Впрочем, я даже не успела толком разглядеть это необыкновенное сооружение; поскольку ворота стояли открытыми, мы быстро проехали под их мощным сводом и очутились в обширном внешнем